Лей Бардуго - Язык шипов [litres]

Она начала плести чары, которые уже отрабатывала в одиночку – мотив на отрывистом стаккато с частыми неожиданными синкопами. Улла проворно перепрыгивала от ноты к ноте, выпевая мелодию, которую четко и ясно слышала в голове, довольная тем, что Сигне с ее милым дрожащим голоском барахтается где-то позади. И все же, куда бы она ни вела, напарница с мрачной решимостью следовала за ней. Высоко под сводами чертога начали собираться серобрюхие тучи. Улла посмотрела на Сигне; сверху упали первые капли дождя.

Колдовство бывает разным. Для некоторых его видов нужны редкие травы или сложные заклинания, для некоторых – кровь. А есть еще более загадочная магия, когда один голос подгоняется под другой, встраивается в него и сливается с ним, хотя всего несколько мгновений назад они были совершенно разными.

Песнь зазвучала громче. Стены наутилуса сотрясли раскаты грома. Резкий порыв ветра растрепал волосы лежащих на камнях русалок. Хормейстер замахал руками и постучал массивным оранжевым хвостом по полу.

– Только без молнии! – перекрикивая шум, предостерег он.

Песнь замедлилась. Со всех сторон слышались восторженные возгласы и шлепанье хвостовых плавников, но Улла и Сигне этого словно не замечали. Когда прозвучала последняя нота, вместо того, чтобы встать лицом к публике в надежде на заслуженное одобрение, девушки повернулись друг к другу. Песнь создала прочный щит, который их объединял, оставляя всех прочих за его пределами.

На следующий день возвратилась Лисс, и Улла мысленно приготовилась снова заниматься в паре с хормейстером. Но когда тот дал команду разбиться на дуэты, Сигне стиснула пальцами ладонь Уллы.

В душе последней на миг вспыхнуло презрение, какое мы испытываем к тем, кто избавляет нас от одиночества. Для Уллы было невыносимо сознавать, что эта девушка наделена сильным характером, а ей самой не хватает мужества отказаться от проявленной доброты. Однако стоило Сигне улыбнуться – улыбка вышла робкая, застенчивая, точно первая звездочка в ранних сумерках, – как все ожесточение Уллы рассеялось, будто слова, утонувшие в океанской пучине, и ее захлестнула любовь.

С той поры так и повелось: Сигне и Улла пели вместе, а бедная Лисс – в дуэте с хормейстером. Из-за того, что рот ее досадливо кривился, ноты иногда звучали слегка фальшиво.

В тот день, когда дружба сплела девушек, словно морские водоросли на скалах, беда подняла голову, но потом смежила веки и притворилась спящей, на время оставив Уллу и Сигне в покое, позволив им предаваться девичьим забавам, обмениваться секретами и лелеять мечты. Беда подкарауливала их несколько лет и наконец дождалась зимы и торжеств по поводу дня рождения принца.

Роффе был самым младшим из шестерых сыновей, шансы на трон имел призрачные и угрозы ни для кого не представлял. Возможно, поэтому родители и старшие братья постоянно его баловали. Королевским отпрыскам нанимали отдельных учителей, однако неприязнь Роффе к наукам, а также стремление избегать всякой ответственности всем были хорошо известны и воспринимались в аристократических кругах с мягкой снисходительностью.

На его семнадцатилетие с подарками прибыли сильдройры из соседних морей, и всех, кто обладал песенным даром, пригласили выступить на каменистой сцене между дворцовыми шпилями. Члены королевской семьи, изогнув хвосты, расположились в ложе из белесоватого морского стекла, вытесанной в скале самого высокого шпиля. Головы короля и королевы венчали короны из акульих зубов, шестеро прекрасных златовласых принцев были облачены в доспехи из китового уса.

На сцену по очереди выходили исполнители – солисты и ансамбли, молодые и старые, все как один прославившиеся своим искусством выпевать магию. Хьяльмар, великий магистр и придворный певец при двух королях, для разогрева публики призвал с поверхности поток солнечных лучей. Сигрид из Восточного течения насыпала целую гору изумрудов, верхушка которой достигала королевской ложи. Близнецы Агда и Линнея приказали стае полярных китов заслонить собой дневной свет, а потом наполнили пространство вокруг зрителей причудливо мерцающими медузами-аурелиями.

И вот наступил черед Уллы и Сигне. Взявшись за руки, девушки грациозно выплыли на сцену. Обе были из небогатых семей, но к празднику оделись в самое лучшее. Прически они украсили венками из соляных лилий и перламутровыми гребнями, одолженными у матерей; тела обсыпали крошкой из толченых раковин галиотисов, так что их плечи и бока сверкали, точно золотые монеты. И если черноволосая, серокожая, хмурая Улла смотрелась неплохо, то Сигне со своей короной пламенеющих рыжих волос напоминала восходящее солнце. Улла не знала названия этого цвета, ведь она еще никогда не видела огня.

Она посмотрела вверх и по сторонам, обводя взором зрителей, чье нетерпеливое любопытство тянулось к ней невидимыми щупальцами. Услышала свое имя – для нее оно прозвучало ненавистной переливчатой мелодией.

«Это она, та самая? Вся серая…»

«Ничуть не похожа на мать и отца!»

«Нет, она явно не из наших, бедняжка».

Сигне тоже дрожала. В тот день в чертоге-наутилусе она выбрала Уллу, опьяненная силой, которую они создали сообща. Девушки выстроили собственный тайный мир, где не имело значения, что Сигне бедна и ее красоты недостаточно для того, чтобы подняться над своим положением. Сейчас, когда она стояла перед всеми сильдройрами и королевской семьей, этот уютный и защищенный мир казался страшно далеким.

Однако и Улла, и Сигне больше не были испуганными девочками, которые когда-то на уроке обменивались сердитыми взглядами. Крепко держась за руки, они вскинули подбородки.

Начало песни было нежным. Хвост Уллы подрагивал, отбивая ритм. Наверху, в ложе, король с королевой покачивали головами в такт. Монаршая чета уже думала о предстоящем пире, и только воспитанность не позволяла им скучать в открытую, чего нельзя было сказать о красавцах-принцах.

Хотя чары сотворила Улла, замысел принадлежал Сигне. Бурно жестикулируя, захлебываясь от волнения, она поделилась с напарницей своей фантазией, и в свободные часы, нежась на мелководье, вместе они развили и дополнили задумку.

Улла возвысила голос, и на неровном каменистом дне возникли тонкие переливающиеся дуги. Зрители одобрительно загудели, решив, что девушки – две юные, подающие надежды певицы, которым почему-то разрешили выступить вместе с лучшими мастерами, – выдали все, на что способны. Простая, без изысков, мелодия то поднималась, то опускалась, формируя симметричные искрящиеся дорожки, и вскоре из этих полос и сводчатых аркад соткался гигантский цветок с шестью безупречными лепестками, выраставший из центра поверхности. Раздались жидкие аплодисменты.