Диана Ибрагимова - Зенит затмения

– Для вас выступал Театр порченых!

Полубак взорвался аплодисментами и свистом. Это было в сотню раз лучше всяких мэджу.

Финальным аккордом праздника стали фейерверки, но запустить их оказалось не так-то легко из-за дождя. Потрясающий день подходил к концу. Сказка завершалась мрачной реальностью, и, глядя на Нико, можно было догадаться, что он повторяет в уме заготовленную речь.

«Мне шестнадцать, – с грустью подумал Кайоши, глядя на оригами в ладонях. – Время, когда цветок распускается. Великие Драконы, пусть в следующий раз меня будет ждать долгая жизнь. В этой я не успею ни толком распуститься, ни увянуть. Прошу вас, в следующей жизни дайте мне постареть».

Послышался первый залп, смешанный с восторженными воплями. Празднующие собрались возле носа «Мурасаки» и зачарованно смотрели, как в туманном небе над голыми мачтами взрываются цветы, шары и брызги. Красные, зеленые, серебряные, золотые, фиолетовые. Они сменяли друг друга и таяли в воздухе, не долетая до палубы. Мокрые доски вспыхивали разными цветами, словно кто-то наверху быстро зажигал и тушил огромные намулийские лампы. Лица и одежда людей становились то дынно-желтыми, то синими. Взрывы один оглушительней другого сопровождались охами, вскриками, аплодисментами, даже визгом.

На шестнадцатом залпе Кайоши закрыл глаза. Ему хотелось замереть в этом моменте навсегда. Стать жуком, похороненным внутри янтарного шарика. Он чувствовал себя сгоревшим фейерверком, жизнь которого обозначалась только недолгим дымом оставшихся дней.

В Везлоке и Зелене черное солнце называют болезным или чумным, а все из-за истории, давным-давно приключившейся с этими землями на юге Намула.

Под брюхом «летучей мыши» есть два безымянных острова, на которых много лет никто не живет. Туда не ходят корабли, а в воды Узкого моря между Намулом и этими клочками суши стараются не заплывать. Рыбаки Везлока добывают улов, не уходя далеко от берега, ибо страшатся болезни, порожденной не то насекомыми, не то животными таинственных островов. Я хотел исследовать их, но никто не согласился сопровождать меня туда, как и на север Валаара и еще во множество мест мира, где я так и не побывал.

Все дело в том, что несколько столетий назад с островов на Везлок пришла чума, а после перекинулась на Зелену. Считается, что острова были прокляты затмением, и даже животные на них стали рождаться порчеными. Они заражали и воду, и почву, и когда люди добрались до этих земель, то обратно привезли с собой жуткие язвы на теле. Их плоть гнила заживо, и такое же происходило со всеми, кто находился рядом с больными.

Два государства почти вымерли от морового поветрия. Пришлось насильно оставлять зараженных под затмением, прокуривать дома особым сбором трав и всячески избегать контакта с носителями чумы.

Жители Везлока и Зелены до сих пор считают, что за Узким морем таятся проклятые места, где даже животные несут в себе затменную порчу. Якобы таким способом черное солнце пытается добраться до людей, которых не может достать в домах и укрытиях. Но это выглядит не слишком логично, и мне кажется, они попросту сплавили два страха в один, дабы ненавидеть и бояться их вместе.

Материк Намул, Царство Семи Гор, г. Унья-Панья, пароход «Мурасаки», 5-й трид 1020 г. от р. ч. с.

Это было похоже на спектакль. Очень дорогой спектакль, разыгранный для одного-единственного человека. Поэтому Липкуд отказывался верить в происходящее. Даже когда Хорхе и остальные правдолюбцы в один голос заявили, что Нико не врет и все это – затмение, план, круги – настоящее и случится на самом деле.

Помнится, зимой все дети с Целью страха заболели. У них в груди давило, но ничего не случалось, а боль так и мучила. Перепробовали кучу разных средств. И горчичники, и отвары. И хоть бы хны. А оно вон как. Затмение, значит.

Услышав о нем, Липкуд закатил большой скандал. Пинал табуреты, пугал всех, грозил заморозить. Чего только не делал, пока кто-то не вылил ему на голову ведро холодной воды. Она тут же замерзла, и Косичке пришлось отдирать волосы от лица. Потом оказалось, что его окатила Элла.

И главное – из порченых никто не удивился. Один Липкуд стоял как громом пораженный. Он чуть не убил Кайоши, когда понял, какую пакость тот подстроил. Но оказалось, что и без Косички было кому возмутиться.

Безногий мальчишка по имени Астре разразился гневной тирадой о том, что это грязный, несправедливый способ, и даже попытался детям внушить, чтобы они забыли слова Нико. Но самая жуть состояла в том, что никто ничего не забыл. Цель приказала порченым запомнить каждое слово. И они оказались в ловушке без выбора. А Липкуд вместе с ними.

Он внутренне порывался уйти, и не раз. Маленький человек внутри Косички еще не погиб. Он хотел просто жить. Как можно тише и как можно дольше. И одним пьяным богам ведомо, почему Липкуд уже третий день сидел на борту проклятого парохода и слушал, как гребные колеса взбивают море.

Он успокаивал себя тем, что даже если это последние полтора трида в его жизни, лучше провести их здесь, а не голодать в дырявом пансионе. По крайней мере, дети будут сыты и одеты. И на «Мурасаки» есть бесплатный доктор. Он уже присмотрел за Юль, и девочке стало лучше.

– Ты в порядке?

Липкуд вскинул голову и увидел Сиину. Она закуталась в шаль и села рядом с ним на ящик возле ограждения, за которым далеко внизу шумела темная вода.

– Я совершенно точно не в порядке, – сказал Косичка и пожалел, что девушка не состоит в его театре, поэтому не знает о его желании побыть в одиночестве.

С Сииной у Липкуда вообще складывалось странно. Она была вторым в его жизни человеком, которого он почувствовал раньше, чем увидел. Первым оказался этот гад Кайоши. Косичка уличил его, когда еще даже шагов в тюремном коридоре не было слышно.

Липкуд откуда-то знал, что парень этот одинокий, болезный и жить ему осталось недолго. Вот и захотелось устроить для него праздник. Не столько из-за денег, сколько по доброте душевной. Кто же знал, что Кайоши окажется такой скотиной.

Про Сиину Липкуд знал другое: на этой девушке надо срочно жениться. Пока никто не раскопал, какая она внутри, и не увел. Снаружи-то обычная. Не красавица, да и не уродина. Подумаешь, шрамы. У Липкуда самого ожоги на половине тела красовались. А вот внутри… Внутри она была такое сокровище, что от счастья умрешь. Всех детей в театре могла полюбить, как настоящая маменька. Обо всех позаботиться, а если надо, и повоспитывать. И хозяйственная, и добрая. И… просто прелесть. Косичке позарез нужна была такая жена. И хоть об стену убейся, а не разгадаешь, с чего вдруг он сделал такие выводы в первую минуту их знакомства.