Диана Ибрагимова - Зенит затмения [litres]

Седьмой удивленно посмотрел на учителя.

– Единое может воскресить людей, как уже делало это в прошлом. Оно может сделать это ради тебя. Чтобы еще больше убедить твоих подданных в том, какое чудо ты совершил. В этом случае оно даже сделает калек и уродов обычными, как ты попросил.

– Но почему оно не сделало этого сегодня? – тихо спросил властий.

– Потому что некому было лицезреть чудо, – пожал плечами Такалам. – Твой народ не вышел в поле, Нико. Если Единое решило воскресить жертв судного дня, оно сделает это завтра, когда ты поведешь всех встречать первый день без затмения. Чтобы соахийцы увидели и утвердились в чуде, снизошедшем на них. Но это действительно будет чудом.

– Тогда я буду верить, – через силу улыбнулся Нико. – Мысль – это самое сильное, что есть у человека, разве нет?

– Конечно, – кивнул Такалам.

Властий шумно выдохнул, утирая лицо.

– У меня кое-что не складывается в голове, – сказал он, помолчав. – Это насчет Кайоши. Что еще за Черный Дракон? Почему он хотел меня убить?

– Я говорил моему другу, что это плохая идея – помещать в одно тело два сознания, – покачал головой Такалам. – Но Ри до того переживал за разум Кайоши, что решил подстраховаться на случай, если мальчик сойдет с ума. Когда Кайоши начал терять осознанность, пробудилось второе сознание – Сабуро. Ри заранее заложил в него наш план, поэтому задачей Сабуро было использовать видения Кайоши и воплотить с их помощью нашу задумку.

Ри выбрал душу очень уважаемого стратега для этих целей. Я был категорически против, но меня никто не послушал. Полагаю, оценив ситуацию, Сабуро счел, что ты не можешь вести шествие в сложившихся обстоятельствах, Нико. И он решил убить тебя, дабы освободить Кайоши от внушения Ри, согласно которому все его видения были настроены на тебя. После твоей смерти Кайоши, вероятно, увидел бы другое решение проблемы. Его сны могли перемениться и найти путь полегче. Но могло оказаться и так, что другого решения попросту нет. И я так понимаю, Сабуро еще раньше пытался упростить наш план. Он подговаривал монахов убить императора и возвести на трон человека, лояльного к порченым, дабы он собрал круг в Чаине в день затмения и помог основному кругу. Он даже назвал себя Черным Драконом, рассчитывая на суеверный страх монахов. Но они все поняли по-своему.

– Теперь я верю, что Кайоши и правда переродится сыном Ли-Холя, – улыбнулся Нико. – Единое вполне может такое провернуть. И… ты не против, если я отправлю этот великолепный гобан, спасший мир, чаинскому императору?

Такалам рассмеялся и не замолкал целую минуту.

Они говорили еще долго. До рассвета, окрасившего глянцем лимонные деревья, до душного полдня, испарявшего с поверхности озера теплую томную влагу, до раннего вечера и медового света, затопившего террасу, где свечи оплыли новыми цветными слоями.

– Скоро время затмения, – сказал Такалам, глянув на небо. – По календарю сегодня чернодень. Нам пора, Нико. Люди с вечера ждут тебя на площади. Пойди и переоденься во что-нибудь подходящее для столь великого дня. Твоя одежда все же простовата.

Властий кивнул и поднялся. Уходя, он не сдержал улыбку, заметив, что Такалам привычно достал откуда-то листок бумаги и принялся записывать. Вскоре вместе с прималем они пошли вдоль дворцовых построек и фонтанов к воротам.

– Собирайтесь! – говорил Такалам каждому, кто встречался на пути. – Мы идем встречать первый день без черного солнца.

Когда Нико вышел за пределы дворца, вместе с ним шло уже несколько тысяч подданных.

На площади и правда ждали. Столько людей здесь не бывало даже в дни больших праздников, но в воздухе витала тишина, достойная склепов Эпинеи. Только дыхание, ставшее, казалось, единым, разгоняло душный воздух Падура.

Пахло потом, яблоками и свечным воском. Старики и матери с младенцами сидели у фонтанов, где жара не так чувствовалась. Остальные расположились прямо на каменных плитах.

Завидев Седьмого, все как по команде рухнули в поклоне, а поднявшись, начали зажигать свечи. Нишайравиннам увидел их почти у каждого, как и подсолнухи. И одеты горожане были в самые светлые вещи, какие нашлись в их гардеробе. Нико шел в одежде отца, расшитой золотом и бриллиантовыми бусинами. Люди смотрели на его снежные волосы, и вера, только что бывшая сплетнями из чьих-то восхищенных уст, проникала в них до самого нутра.

Нико вышел с площади, и сплошной поток двинулся вслед за ним по центральной дороге. Все они, даже Такалам, двигались на почтительном расстоянии от властия. Седьмой шел впереди, возглавляя самое великое шествие за всю историю Соаху. А позади горели свечи, рябили в руках подсолнухи, ветер колыхал светлые одежды и тысячи босых, как у Нико, ступней приминали теплую траву.

Властий вышел в поле.

Туда, где покоился пепел ушедших.

«Я верю», – подумал Нишайравиннам, глядя на солнце.

Он закрыл глаза в ожидании чуда, и в это мгновение, за секунду до новой эры, из тишины, треска свечей и пятен цветочных солнц в нем рождалась великая надежда.

Ветер всколыхнул белые волосы властия, прошелся волнами по траве и поднял частицы пепла в воздух.

Главные часы Падура прозвонили первый удар. До затмения оставалось несколько вдохов, но никто не шелохнулся.

Второй удар разнесся над башней и полем.

– Верьте! – громко сказал Нико, перебивая звон колокола.

Тысячи рук подняли к небу свечи и подсолнухи.

Они верили.

Верили, пока часы били четвертый и пятый удары.

И вот над полем снова зазвенела тишина. Невесомая, полная надежды и света.

Время наступило.

Властий открыл глаза…

Меня зовут Такалам, и это моя последняя запись – дань привычке, много лет сопровождавшей меня. Вскоре я откажусь от нее, но сегодня, пусть не ради необходимости, а для символизма, который обозначит завершение старого этапа моей жизни и начало нового, я запишу эти строки здесь, а после сожгу, как сжигал до сих пор множество дневников, запечатленных в стенах дворца.

Все мы стоим на распутье, и мир ничего не может нам обещать, так же как и мы ему. Не все ожидания исполнятся, и мечты наши отчасти будут разрушены. С большой вероятностью мы сами разрушим их. Но пока этого не случилось и пока в нас жива надежда, мне хочется строить грандиозные планы и верить, что в этот раз я исправлю свою ошибку, вызванную трусостью, и стану императором Большой Косы, коим рожден по праву. Ибо я, а не кто-то другой несу ответственность за то, что вот уже много лет происходит там по воле моего названого брата Валаария.

Я должен изменить уклад этого архипелага, который так долго и упорно не признавал истинным домом. Ведь это делало меня ответственным за него. И потому я предпочитал Шаури. Но пример юноши, которого я воспитал, а жизнь огранила до мужчины, вызывает во мне такой восторг и стыд, что я не смею вечно прятаться за него и верить, будто он и впредь станет решать то, что не сумел я. Отныне я должен помогать ему изо всех сил, и я сделаю для него все, на что меня хватит. Каждой капли моей крови, каждого мускула, каждой разумной мысли.