Джон Толкин - Властелин Колец [litres]

Никто не смел пошевелиться под ее взглядом, и, кроме Леголаса с Арагорном, никто не смог выдержать его до конца. Сэм, совершенно пунцовый, опустил голову.

Наконец Владычица Галадриэль, отведя глаза, дала гостям волю и улыбнулась.

– Да не смущается сердце ваше! – произнесла она ласково. – Сегодня вы будете спать в мире.

Все перевели дыхание и вдруг почувствовали, что устали, – устали так, словно их долго и сурово допрашивали, хотя слов произнесено не было.

– Теперь ступайте! – молвил Кэлеборн. – Труды и скорбь утомили вас. Если бы даже ваш Поход нас не касался, мы все равно дали бы вам приют в нашем городе, пока вы полностью не исцелитесь и не восстановите силы. Отдыхайте, и забудем на время о том, что вас ожидает!

В ту ночь, к большому удовольствию хоббитов, Отряд снова спал на земле. Эльфы раскинули шатер у фонтана, приготовили мягкие ложа и удалились, чистыми голосами пожелав гостям доброй ночи. Путешественники еще немного поговорили перед сном – о дневном переходе, о вечерней беседе в высоком доме Лориэнских Владык и самих Владыках, – но и только; того, что случилось в Мории, коснуться не решился никто.

– Сэм, открой мне тайну: почему ты покраснел? – допытывался Пиппин. – И главное, сразу шмыг – и глаза в пол. Можно подумать, совесть у тебя ого-го как нечиста! Надеюсь, твои порочные замыслы не простираются дальше того, чтобы стащить у меня сегодня одно из одеял?

– Больно нужно мне твое одеяло, – запротестовал Сэм, шутить не расположенный. – Я перед ней стоял, как будто на мне ничего нет, понимаете? Ну скажите, кому это будет приятно? Она словно прямо в душу мне посмотрела и спрашивает: что, если перенестись в Заселье, вот прямо сейчас, а там тебя ждет уютная норка и… собственный садик?

– Забавно, – прищелкнул языком Мерри. – Между прочим, я тоже что-то почти такое же почувствовал. Только… хотя нет, ладно, не буду об этом, – осекшись, закончил он.

Впрочем, похоже было, что всем пришлось испытать нечто подобное: каждому предложили выбор – с одной стороны, тьма и страх, с другой – самое заветное желание. Как ясно оно предстало перед глазами! И так просто было его достичь! Только сверни с дороги и предоставь все другим – Поход, войну с Сауроном… А там останется протянуть руку – и вот оно…

– Я тоже сохраню свой выбор в тайне. – Гимли не улыбался. – Мне кажется, так правильней.

– Мне все это показалось крайне странным, – нахмурился Боромир. – Хорошо, если она просто испытывала нас, если она хотела прочесть наши мысли для каких-то благих целей! Но я подозреваю, что это было искушение. Она пыталась сбить нас с пути, намекая, что может исполнить то, что предлагает! Нечего и говорить, что я отказался ее слушать. Люди Минас Тирита верны слову.

Но что предлагала ему Владычица, Боромир не сказал.

Фродо не хотел говорить, но Боромир засыпал его вопросами.

– Долго же она на тебя смотрела, Хранитель Кольца! – повторял он.

– Долго, – сказал Фродо. – Но то, что вошло в меня с ее взглядом, во мне и останется.

– А все-таки ты поостерегись, – не отставал Боромир. – Не очень-то я ей доверяю, этой эльфийской госпоже. Мало ли что у нее на уме!

– Не говори так о Владычице Галадриэли, – сурово оборвал его Арагорн. – Ты сам не ведаешь, что слетает с твоих уст! Здесь нет зла – ни в ней, ни во всей этой стране, если только человек не принесет его в себе самом! Но тогда лучше ему и правда поостеречься! Ну, а я сегодня впервые усну спокойным сном с тех самых пор, как мы вышли из Ривенделла. Как я хочу уснуть и забыть про наше горе! Я смертельно устал – и душой, и телом.

Он бросился на свое ложе и тут же заснул крепким сном.

Остальные последовали его примеру. Ни звуки извне, ни темные сновидения в эту ночь их не тревожили, а когда они проснулись, лужайка перед шатром уже была залита солнцем и фонтан, поднимаясь и опадая, весело сверкал в его лучах.

На несколько дней – по крайней мере так им запомнилось – путники задержались в Лотлориэне. Все это время над деревьями светило ясное, чистое солнце – ну, разве что иногда прольется ласковый дождик, после которого все делается только чище и свежей. Нежный воздух дышал прохладой ранней весны, но повсюду был уже разлит глубокий, задумчивый зимний покой. Гости пили, ели, отдыхали, гуляли под деревьями, предавались ничегонеделанию – и не желали иного.

Владыки их больше не призывали, да и с эльфами они общались мало: Галадримы или не знали Западного Языка, или не желали на нем объясняться. Халдир, попрощавшись, ушел обратно к северной границе – с тех пор, как Отряд принес вести из Мории, там установили неусыпную стражу. Леголас пропадал у эльфов; только первую ночь он провел с Отрядом, хотя иногда возвращался к трапезе или просто перекинуться словечком. Отправляясь на прогулку, он частенько брал с собой Гимли, и все немало дивились этому.

Бродя под деревьями или сидя в тени шатра, друзья почти всегда вспоминали Гэндальфа, и в памяти у них с новой ясностью вставало все, что каждый из них знал о нем, каким его видел за свою жизнь. Раны и усталость излечивались, но боль утраты росла. До поляны часто долетали песни эльфов, и друзья знали: Галадримы слагают песни скорби, оплакивая гибель старого друга, ибо среди нежных и грустных слов на непонятном языке слышалось имя Гэндальфа.

– Митрандир, Митрандир! – пели эльфы. – О Серый Странник! – Ибо так они любили называть Гэндальфа. Но Леголас, если он находился неподалеку, отказывался переводить, отговариваясь тем, что это ему не по силам, – да и горе еще слишком свежо: плакать – да, а петь – еще рано.

Фродо первый попытался вложить свою печаль в слова, пусть робкие и не слишком искусные. Он нечасто решался сочинить песню или стихотворение. Даже в Ривенделле он только слушал и никогда не пел сам, хотя знал наизусть много песен, сложенных другими. Но здесь, в Лориэне, у фонтана, пока он внимал голосам эльфов, в голове у него невольно сложилась песня, и она показалась ему красивой; правда, при попытке пересказать ее Сэму от красоты осталось немного – сухая горсточка увядших листьев, и ничего больше.