Джон Толкин - Властелин Колец [litres]

И действительно, с каждым шагом, приближавшим путников к Вратам Мордора, Кольцо, которое Фродо прятал на груди, все больше обременяло его. Он начинал ощущать его как тяжесть, настоящую тяжесть, по-настоящему пригибающую к земле. Но еще больше беспокоил его Глаз (так называл он про себя неусыпную силу, бдящую в Мордоре). Не столько Кольцо, сколько взгляд Глаза, тяготеющий над этими пустынными краями, заставлял Фродо сутулиться и спотыкаться на каждом шагу. Глаз Врага! Это было невыносимо – с каждым часом все острее сознавать, что тебя днем и ночью разыскивает враждебная, непомерно могучая воля, пронизывающая все покровы – туман, облака, землю и даже самую плоть! Чего стоило постоянно помнить, что она день и ночь жаждет только одного – добраться до тебя и мертвящим взором пригвоздить к земле, нагого и недвижного!.. Так тонки, так тонки и хрупки стали преграды, которые защищали Фродо! Он в любое время дня и ночи мог безошибочно показать, где, в какой стороне таится источник и средоточие враждебной воли. Человек и с закрытыми глазами легко определяет, откуда светит солнце, ибо лучи проникают сквозь веки и опаляют лоб; так и Фродо стоял лицом к Врагу и грудью встречал напор Зла и Мрака.

Голлум, судя по всему, тоже переживал нечто подобное. Но хоббиты не могли даже догадываться, что творилось в его изуродованном сердце и как разрывали его на части давящий Взгляд, вожделение (Кольцо было так близко!) и, наконец, та униженная клятва, которую он дал Фродо не столько по собственной воле, сколько из страха, трепеща перед «холодным железом». Фродо о Голлуме думать было недосуг, а что касается Сэма, то он тревожился за хозяина и почти не обращал внимания на тень, вошедшую в его собственное сердце. Он следил теперь, чтобы Фродо все время шел впереди него, и не выпускал хозяина из виду: стоило тому споткнуться, как Сэм оказывался рядом, поддерживая его и неуклюже ободряя.

Когда настал день, хоббиты испытали настоящее потрясение. Как выросли зловещие горы, к которым они стремились! В чистом, прозрачном воздухе стены Мордора явились их взорам совсем иными, нежели раньше. Это была уже не просто дальняя облачная гряда на горизонте, таящая в себе неясную угрозу, но исполинские черные башни, хмуро взирающие на пустыню у своего подножия. Болота кончились, хотя вокруг еще бурели пятна торфяников и обширные острова сухой растрескавшейся грязи. Впереди начинались длинные, пологие склоны, голые и безотрадные, а выше, у Врат Мордора, раскинулся бескрайний пустырь.

Пока брезжил серый свет тусклого дня, хоббиты и Голлум, как черви, прятались под большим камнем, боясь, как бы их не выследили жестокие очи Крылатого Ужаса. Остаток пути прошел под знаком все надвигающейся тени страха, и, кроме страха, в памяти у хоббитов ничего не осталось. Две ночи продолжался этот изнурительный путь по бездорожью. Воздух стал по-особому жестким и горьким, дыхание пресекалось, гортань сохла.

На пятое утро после встречи с Голлумом путники снова остановились. Впереди, темнея на фоне зари, высились огромные горы; вершины их скрывались в дыму и клубящихся тучах. От гор тянулись мощные контрфорсы отрогов и длинные цепи выветренных холмов, до подножия первого из которых оставалось не больше двадцати верст. Фродо озирался с ужасом. Страхом и тоской наполняли душу Мертвые Болота и безводные Ничьи Пустоши, но земля, которую занимающийся день обнажил перед оробевшими хоббитами, казалась еще страшнее и тоскливее. Как ни безрадостны были Топи Мертвецов, и туда в свое время проникали приметы весны, пусть бледные и вялые; но в эти края и весне и лету путь был заказан навсегда. Тут не было никаких признаков жизни – даже грибков плесени, питающихся гнилью, здесь не водилось. Всюду дымились ямы, полузасыпанные пеплом или заполненные тяжелой полужидкой грязью какого-то нездорового бело-серого оттенка, словно горы извергли к собственному подножию скверну своего чудовищного чрева. Дневной свет нехотя и постепенно открывал взору хоббитов бесчисленные ряды высоких курганов щебня, каменной пыли и обожженной, в ядовитых потеках земли – словно здесь простерлось древнее кладбище великанов.

Таким предстало взору путников запустение, вот уже много веков царившее у Врат Мордора 414вечным памятником трудам его рабов, памятником, который пребудет и тогда, когда все ухищрения Зла пойдут прахом. Исцелить этот оскверненный край не в силах было уже ничто. Только великое Море могло бы дать забвение этой земле в своих пучинах.

– Меня тошнит, – сказал Сэм.

Фродо промолчал.

Они все еще стояли – так люди иногда медлят погружаться в сон, где их поджидают кошмары, хотя через тьму страшных видений лежит единственный путь к утру. Между тем становилось все светлее. Зияющие ямы и ядовитые груды шлака стали видны до малейшего камушка. Среди облаков и длинных полос дыма пылало солнце, но здесь даже солнечный свет был осквернен. Хоббитов на этот раз наступление дня не утешило: свет не был им в помощь, – наоборот, он обнажал путников перед взором Врага во всей их роковой незащищенности. Кто они были перед лицом Тени, маленькие, писклявые призраки, затерянные среди дымящихся пепельных гор в стране Черного Властелина?

Выбившись из сил, хоббиты стали подыскивать место для отдыха. Сперва они молча опустились на землю в тени шлаковой горы, но из шлака тянулся удушливый дымок, и не прошло пяти минут, как дышать стало трудно, а в горле запершило. Голлум не вытерпел первым. Плюясь и бормоча проклятия, он встал на четвереньки и пополз в сторону, не глядя на хоббитов. Сэм и Фродо побрели за ним. Наконец они наткнулись на широкую, почти безукоризненно круглую яму. Ближняя к Мордору сторона ямы прилегала к мощному валу, тянувшемуся вдоль горного хребта. Внутри было мертво и холодно, а на дне собралась густая, дурно пахнущая маслянистая жижа в радужных разводах. В этой отвратительной яме они вынужденно решили укрыться на день в надежде, что здесь, в тени вала, Глазу будет не так легко заметить их.

День тянулся медленно. Хоббиты изнемогали от жажды, но позволили себе только слегка смочить губы – фляги они в последний раз наполнили еще в овраге. Теперь, отсюда, овраг казался желанным островком мира и покоя. Спать решили по очереди. Сначала, впрочем, ни Сэм, ни Фродо, несмотря на усталость, заснуть не могли, но, когда солнце стало постепенно опускаться навстречу медленно наползавшей туче, Сэм все-таки задремал. Фродо заступил на стражу. Он лег и откинулся на спину – но бремя не сделалось легче. Так он лежал, глядя в небо, расчерченное длинными полосами дыма, и перед его глазами проходили странные, призрачные образы: скакали, не двигаясь, темные всадники, наплывали знакомые лица из далекого прошлого… Фродо потерял счет времени и не знал, спит он или бодрствует. Наконец его охватило глубокое забытье.