Джон Толкин - Властелин Колец [litres]

– Значит, ты думаешь, что грядет Тьма? – вздрогнула Эовейн и вдруг прижалась к нему теснее. – Тьма, от которой нет спасения?

– Нет, – ответил Фарамир, глядя ей прямо в глаза. – Это всего лишь видение. Я не ведаю, что произошло на востоке. Бодрствующий мой разум говорит: приключилось что-то страшное, грядет конец света. Но сердце отвечает – нет! Я чувствую во всем теле удивительную легкость, и такая радость льется мне в душу, такая надежда, что разуму не удастся обмануть меня! Эовейн, Эовейн, Белая Королевна Рохана! Я не верю, что тьма может победить навечно!

И, наклонившись, он поцеловал ее в лоб.

Так стояли они на стенах гондорской столицы, и вновь поднялся сильный ветер, и смешал их волосы – черные как вороново крыло и золотые. Тень рассеялась, солнце очистилось от дымки, брызнул свет; серебром засверкали воды Андуина, и всюду зазвенели песни, ибо сердца людей исполнились радости, хотя причин ее никто не знал.

Спустя малое время после полудня с востока, тяжело взмахивая крыльями, прилетел огромный орел: он принес вести от Владык Запада – вести, на какие никто не смел и надеяться.

И на всех улицах столицы зазвенели песни.

Наступили поистине золотые дни – ибо Весна и Лето соединились и вместе устроили праздник на полях Гондора. С острова Кайр Андрос прибыли быстрые гонцы с вестями о победе, и в Городе начались приготовления к возвращению Короля. За Мерри прислали особого гонца, и хоббит отправился в Осгилиат вместе с обозом провизии, а оттуда – рекой – на Кайр Андрос; Фарамир, однако, остался в городе, поскольку, исцелившись, принял – пусть на малое время – бразды наместнической власти; теперь его долгом было достойно встретить того, кто шел ему на смену.

Эовейн не поехала на Кормалленское Поле, хотя брат передал ей приглашение. Фарамир подивился этому, но узнать, в чем дело, ему было недосуг – в последние дни он виделся с королевной Рохана только мельком, занятый множеством неотложных дел. Она осталась в Обителях Целения, гуляла в одиночестве по саду, и краска вновь сошла с ее лица; казалось, во всем городе лишь она одна по-прежнему томится и печалится. Управитель Обителей Целения, весьма встревоженный, решил поговорить об этом с Фарамиром.

И Фарамир пришел в Обители, и отыскал Эовейн, и они вновь, как бывало, вышли на городскую стену, и Фарамир спросил ее:

– Эовейн! Почему ты не покинула Обители и пренебрегла праздничным пиром на Кормалленском Поле? Ведь брат звал тебя!

– Разве причина неизвестна тебе? – был ее ответ.

Фарамир молвил:

– Причин может быть две, но какая из них истинная, мне неведомо.

Эовейн возразила:

– Не желаю играть в загадки. Говори прямо!

– Изволь, госпожа, я скажу. Ты осталась, потому что позвал тебя брат, а не другой, и еще потому, что видеть Арагорна, наследника Элендила, в день его славы, тебе не в радость. Или, может, причина в том, что на торжество не поехал я, а ты по-прежнему хочешь быть рядом со мной? А может, тебя удержало и то и другое, и ты сама не ведаешь, какое чувство сильнее?.. Полюбишь ли ты меня, Эовейн? Или нет на то твоей воли? Скажи мне!

– Я хотела, чтобы меня полюбил другой, – ответила она, – и не ищу жалости.

– Знаю, Эовейн. Ты искала любви Владыки Арагорна. Он высокороден и могуществен, а ты желала славы, и тебе льстила мысль вознестись над простыми, жалкими смертными, ползающими во прахе. Один взгляд знаменитого полководца оставляет подчас глубокий след в душе молодого воина. Кто не признает, что Арагорн поистине велик и среди живущих равных ему нет? Но он мог дать тебе только сострадание и жалость. Тогда, сказав себе: «Все или ничего!» – ты выбрала смерть в честном бою. Посмотри мне в глаза, Эовейн!

Эовейн встретила его взгляд и выдержала его.

Тогда Фарамир заговорил снова:

– Не презирай жалость, если она исходит от чистого сердца, о Эовейн! Однако я не предлагаю тебе жалости. Ты высокородна и доблестна, госпожа моя, ты прославила себя великим подвигом, который не забудется в веках. И ты прекрасна – прекраснее, мыслю, чем можно было бы выразить словами даже на языке эльфов. И я люблю тебя. Сперва я пожалел тебя, увидев твою печаль, но теперь я любил бы тебя и беспечальную, не знающую страха и беспокойства, любил бы тебя, даже если бы ты стала благословенной и счастливой Королевой Гондора. А ты, Эовейн? Согласна ли ты полюбить меня? 624

И тут сердце у Эовейн дрогнуло – а может быть, перемена случилась не теперь, а давно, но на поверхность вышла только теперь. Зима, жившая в ней, исчезла бесследно, и с небес засияло солнце.

– Я стою на стене Минас Анора, Башни Солнца, – молвила она, вскинув голову. – Смотрите все! Тень отступила и уже не вернется. Я больше не воительница! Я не поскачу больше в поход с доблестными всадниками Рохана, не стану больше находить усладу в боевых песнях. Я буду Целительницей и отдам свое сердце травам и цветам – всему, что растет и плодоносит. – И она снова взглянула на Фарамира. – Я не стремлюсь больше быть королевой!

Фарамир улыбнулся.

– Вот и ладно, – сказал он. – Ибо и я – не король. Но я обручусь с Белой Владычицей Рохирримов, если будет на то ее воля. Если же она даст согласие – мы с нею переправимся через Реку, и, когда наступят лучшие дни, поселимся в прекрасном Итилиэне, и заложим там сад. И все цветы в этом саду и все деревья будут радоваться, заслышав шаги Белой Госпожи!

– Ты хочешь, чтобы я покинула свой народ, о гондорец? – сдвинула брови Эовейн. – Разве ты стерпишь, если твои гордые соплеменники скажут о тебе: «Вот идет гондорский князь, укротивший дикую северную всадницу! Или у нуменорцев нет своих женщин? Или не из кого было ему выбрать жену у себя дома?»

– Стерплю с радостью, – сказал Фарамир, и заключил ее в объятия, и поцеловал под сияющим небом, ничуть не беспокоясь о том, что они стоят на городской стене и любой проходящий может их увидеть. И многие видели их, когда рука об руку спустились они со стены и вернулись в Обители Целения.

– Королевна Рохана исцелилась, – объявил Фарамир Управителю.

– Если так, я освобождаю ее от своего попечения и прощаюсь с ней, – улыбнулся Управитель. – Да минут ее раны и недуги! Препоручаю ее Наместнику Гондора, пока не возвратится брат королевны.