Джон Толкин - Властелин Колец [litres]

Всего через два дня после того, как покинули город Западные Короли, королевна Эовейн уговорила женщин-прислужниц принести ей одежду и, не слушая ничьих возражений, встала. Ее одели, подвесили больную руку на льняную перевязь, и Эовейн отправилась прямо к Управителю Обителей.

– Господин мой, – сказала она, – душа моя не находит себе места, и я не в силах более предаваться праздности.

– Госпожа моя, – учтиво ответил ей Управитель, – ты еще не исцелилась, а мне велено ухаживать за тобой с особым тщанием. Тебе не следовало бы вставать еще по крайней мере семь дней – так было мне сказано. А посему прошу тебя вернуться в покои.

– Я уже исцелилась, – возразила она. – По крайней мере телом. Правда, левая рука еще плохо слушается меня, но она совсем не болит! Если же мне не отыщется дела, я захвораю снова. Скажи, неужели о ходе войны совсем ничего не известно? Женщины не смогли дать мне вразумительного ответа на этот вопрос.

– От войска никаких вестей, – покачал головой Управитель. – Последний гонец рассказал, что они прибыли в Долину Моргула, но больше мы ничего не знаем. Говорят, во главе армии встал новый полководец, тот, что прибыл с севера. Это великий князь и целитель. Странно мне было услышать, что рука, которая наделена такой целительной силой, вынуждена браться за меч!.. Теперь в Гондоре таких людей не встретишь, хотя, если не лгут сказания, в былые времена их было много… Но вот уже не первое столетие, как мы, Целители, занимаемся только залечиванием ран, нанесенных мечами. Правда, и в дни покоя мы не сидим праздно. В мире хватает болезней, бед и случайностей. Войны только приумножают их.

– Для того чтобы развязать войну, достаточно желания одной из сторон, о достойный Целитель, – отвечала Эовейн. – А от меча могут погибнуть и те, кто никогда не брал его в руки. Неужели ты предпочел бы, чтобы гондорцы день и ночь собирали травы, пока Черный Властелин собирает армии? Да и телесное исцеление не всегда идет на пользу, а гибель на поле брани – не всегда зло, даже если герой погибает в муках. Будь моя воля – в эту темную годину скорби я выбрала бы последнее…

Управитель взглянул на нее и увидел королевну новыми глазами. Эовейн стояла прямо, и глаза ее ярко сверкали на бледном лице, а рука – когда Эовейн повернулась и взглянула в окно, выходящее на восток, – сжалась в кулак. Управитель вздохнул и покачал головой. С минуту помолчав, Эовейн снова заговорила.

– Так что же? Найдется для меня дело? – спросила она. – Кто главный в этом городе?

– Точно не ведаю, – развел руками Управитель. – Я далек от городских забот. У роханских всадников свой командир, а над гондорцами, я слышал, начальствует Хьюрин. Но Наместником у нас теперь Фарамир.

– Где же мне найти его?

– Здесь, в этом доме, госпожа. Он был тяжело ранен, но мало-помалу выздоравливает. Право, не знаю…

– Не мог бы ты отвести меня к нему? Тогда ты все узнаешь.

Фарамир в одиночестве прогуливался по саду Обителей; солнце пригревало на славу, и он чувствовал, как новая жизнь разливается по его жилам. Но на сердце у него лежала тяжесть, и взор его то и дело устремлялся поверх стен, на восток. Приблизившись, Управитель окликнул его. Фарамир обернулся и увидел Эовейн, королевну Роханскую, и сердце его пронзила жалость – ибо от глаз его не укрылось, что она не просто истомлена недугом, но мучается в глубине сердца горем и тревогой.

– Господин мой, – сказал Управитель, – перед тобой королевна Рохана, Эовейн. Она сражалась бок о бок со своим Королем, была тяжело ранена и сейчас находится под моей опекой. Но я не смог угодить ей, и она пожелала видеть Наместника.

– Не пойми его превратно, господин мой, – молвила Эовейн. – Мне не в чем упрекнуть Целителей, и не они причина моего горя. Желающий исцелиться не искал бы для себя ничего лучшего, чем эти Обители. Но я не могу сидеть сложа руки, и праздность претит мне. Клетка не для меня. Я хотела умереть в бою. Но я жива, а битва еще не кончена.

По знаку Фарамира Управитель с поклоном удалился.

– О чем же ты просишь меня, о госпожа моя? – спросил Фарамир, когда тот ушел. – Я ведь тоже в плену у Целителей, как и ты.

Жалость всегда проникала в его сердце глубже, чем любое другое чувство, – и теперь, когда он взглянул на Эовейн чуть пристальнее, красота и отчаяние королевны причинили ему острую душевную боль. Увидела и она Фарамира – и встретила в его глазах неподдельное, хотя и суровое участие; но в то же время, воспитанная среди ратников, привыкшая к бранным тревогам, она с первого взгляда поняла, что перед ней могучий воин, которого не смог бы превозмочь в бою ни один из роханских всадников.

– О чем же ты просишь, госпожа моя? – повторил Фарамир. – Я готов сделать для тебя все, что в пределах моей власти.

– Если бы ты велел Управителю отпустить меня из Обителей, мое желание было бы исполнено с лихвой, – сказала она, и, хотя слова ее прозвучали гордо, прежняя уверенность покинула Эовейн и в сердце к ней впервые проникло сомнение. Ей подумалось, что этот высокий воин, столь строгий и столь учтивый, может счесть ее просьбу капризом и станет отныне думать о ней как о ребенке, которому не хватило терпения довести до конца скучную работу.

– Я и сам нахожусь под его опекой, – развел руками Фарамир. – К тому же я еще не полностью вступил в свои права. Но, даже будь я всевластным правителем этого Города, я не стал бы перечить Целителям, ибо они более меня сведущи в своем искусстве. Только крайняя надобность заставила бы меня впасть в ослушание.

– Но я не ищу исцеления, – не сдавалась Эовейн. – Я хочу в бой, как мой брат Эомер, а лучше – как король Теоден, который погиб, стяжав и честь, и покой одновременно.

– Даже если бы у тебя хватило сил держать оружие, госпожа моя, за войском следовать уже поздно, – покачал головой Фарамир. – Но что с того? Возможно, мы все умрем в бою, причем очень скоро, и смерть настигнет нас, не спрашивая, хотим мы того или нет. И ты встретишь ее куда достойнее, если покоришься Целителям теперь, в часы затишья. Нам обоим, тебе и мне, остается только одно: с нетерпением препровождать часы ожидания.

Эовейн не ответила, но Фарамиру показалось, будто что-то в ней подалось, смягчилось, – так бывает, когда сквозь трескучие морозы пошлет о себе первую весточку весна. По щеке королевны, как блестящая капля дождя, скатилась слеза. Гордая голова Эовейн чуть заметно поникла.

– Но Целители утверждают, что я должна провести в постели еще целую неделю, – проговорила она тихо, обращаясь скорее к себе самой, чем к нему. – А в моих покоях нет даже окна, которое выходило бы на восток…

Теперь она казалась обыкновенной девушкой, юной и печальной.

Фарамир улыбнулся, хотя сердце его по-прежнему переполняла жалость.