Н. Джемисин - Пятое время года [litres]

– В тот раз ботинки взял Яшма.

– Неправда! – кричит Яшма, он пятится от койки на середину комнаты. Его всего трясет. Даже глаза дрожат, он вот-вот расплачется. – Он все врет, он просто пытается свалить на кого-нибудь… – Но когда Сердолик поворачивается к нему, Яшма вздрагивает и замолкает. Он почти выплевывает слова. – Она продала их для меня. Продала одному из неприкаянных уборщиков за выпивку!

И тут он показывает на Осколок.

Дамайя ахает, все в ней цепенеет. Осколок?

Осколок.

– Ты, ржавый людоедский выблядок ! – Осколок стискивает кулаки. – Ты дал тому старому извращенцу пощупать себя за выпивку и письмо, ты прекрасно знал, что он не отдал бы нам его за ботинки …

– Оно было от моей матери! – теперь Яшма открыто плачет. – Я не хотел… чтобы он… не хотел, но мне не дали бы написать ей…

– Тебе понравилось, – глумливо скалится Осколок. – Я ведь сказала, что расскажу, если ты проболтаешься, верно? Я видела. Он засунул в тебя свои пальцы, а ты стонал, как от удовольствия, как какой-нибудь Селект, какой ты и есть, только у Селектов есть стандарты …

Это неправильно. Все неправильно. Все смотрят друг на друга, на орущую Осколка, на Дамайю, на рыдающего Яшму, на Сердолика. Комната полна ахов и шепотов. Снова возвращается то ощущение – подавленное, зловещее, не то чтобы вибрация, с которой высвобождается орогения Осколка, и все в комнате вздрагивают. Или это от слов и их смысла, поскольку галькам такого знать не положено. Да, они должны попадать в передряги, поскольку они дети, а у детей всегда так, но не в такие .

– Нет! – скулит Яшма. – Я велел тебе не рассказывать!

Теперь он открыто всхлипывает. Его губы двигаются, но ничего связного он произнести не может, только глухой, отчаянный вой – или, возможно, продолжение слова «нет». Невозможно сказать, поскольку шумят теперь все: кто-то шипит на Осколка, веля ей заткнуться, кто-то всхлипывает вместе с Яшмой, кто-то нервно хихикает над его слезами, некоторые нарочито перешептываются о том, что знали, но не верили…

– Хватит . – Комната замолкает от спокойной команды Сердолика, только Яшма продолжает тихо всхлипывать. Через мгновение челюсти Сердолика твердеют. – Ты, ты и ты, – он указывает на Матчиша, Яшму и Осколок. – Идите за мной.

Он выходит из комнаты. Трое галек переглядываются, и странно, что никого из них не испепеляет на месте неприкрытая ненависть, которой полны их взгляды. Затем Матчиш ругается и идет следом за Сердоликом. Яшма проводит рукавом по лицу и идет за ним, повесив голову и сжав кулаки. Осколок обводит вызывающим взглядом комнату – пока не натыкается на Дамайю. Тогда Осколок вздрагивает.

Дамайя смотрит на нее, поскольку она слишком ошарашена, чтобы отвести взгляд. И еще потому, что внутри у нее все кипит от гнева. Вот что значит доверяться другим. Осколок ей не друг, она ей даже не нравилась, но она думала, что они могут по крайней мере помочь друг другу. Теперь она нашла голову змеи, которая пыталась сожрать ее, а оказалось, что змея наполовину проглочена совершенно другой змеей. На результат тошно смотреть, куда уж убивать.

– Лучше ты, чем я, – негромко говорит в тишине Осколок. Дамайя ничего не говорит, не требует объяснения, но Осколок отвечает, прямо перед всеми. – Идея была в этом. Еще один промах – и мне конец, но ты, ты Маленькая Образцовая Гражданка. Высшие баллы по всем тестам, совершенный контроль в прикладной орогении, все при тебе. Инструкторы пока ничего плохого с тобой не сделают. И пока они пытались понять, как это случилось, что их маленькая звездная ученица внезапно накосячила, они перестали ждать, что я взорву какую-нибудь гору. Или пытаться заставить меня это сделать… хотя бы на время. – Ее улыбка гаснет, она отводит взгляд. – Идея была в этом.

Дамайя ничего не может сказать. Она даже думать не может. Так что Осколок качает головой и идет следом за всеми к Сердолику.

В комнате безмолвие. Никто не смотрит друг на друга.

Затем у двери какое-то шевеление, в комнату входят еще два инструктора и начинают проверять койку и ящик Яшмы. Гальки смотрят, как одна женщина поднимает матрас, а другая заглядывает под него. Слышится треск разрываемой материи, и инструктор появляется с большой коричневой фляжкой, наполовину полной. Она открывает флягу, принюхивается к содержимому, кривится и кивает другой женщине. Обе уходят.

Когда эхо их шагов затихает, Дамайя подходит к ящику Матчиша и забирает свои ботинки. Она опускает крышку – в тишине звук очень громкий. Никто не шевелится. Пока она не возвращается к своей койке и не садится, чтобы надеть ботинки.

Это служит сигналом. Слышатся вздохи, остальные тоже начинают шевелиться – достают книги для очередного урока, выходят в соседний двор, идут в буфетную, где готов завтрак. Когда в буфетную выходит сама Дамайя, какая-то девочка бросает на нее взгляд, затем быстро отстраняется.

– Извини, – бормочет она. – Это я толкнула тебя в душевой.

Дамайя смотрит на нее и видит потаенный страх в ее глазах, отчего кожа вокруг них натягивается.

– Ничего, – тихо отвечает она. – Забудь об этом.

Остальные гальки больше никогда не создавали проблем Дамайе. Через несколько дней возвращается Матчиш со сломанными руками и затравленными глазами, больше он никогда не разговаривает с Дамайей. Яшма не возвращается, но Сердолик говорит им, что его отослали в малый Эпицентр в Арктике, поскольку в юменесском Эпицентре о нем слишком много дурных воспоминаний. Возможно, это рассматривается как милость, но Дамайя понимает, что это ссылка, как ее ни понимай.

Могло быть и хуже.

Осколок исчезла. Больше никто о ней не вспоминает.

ГРИБКОВАЯ ЗИМА: 602 год по имперскому летоисчислению. Серия океанических извержений во время сезона муссонов в восточных Экваториалях привела к повышению влажности в регионе, солнце было скрыто на полгода. Хотя по всем обстоятельствам это была умеренная Зима, ее наступление создало идеальные условия для распространения плесени, которая расползлась по Экваториалям, а также Северному и Южному Срединью, уничтожив основной в то время злак мирок (ныне вымерший). Возникший в результате голод включен в официальные записи геоместов, из-за него Зима продлилась на четыре года дольше (два года на распространение плесневой заразы, еще два года на восстановление системы сельского хозяйства и распределение продовольствия). Почти все пострадавшие общины сумели пережить Зиму на собственных запасах, подтвердив таким образом эффективность имперских реформ и сезонного планирования. Впоследствии многие общины Северного и Южного Срединья добровольно присоединились к Империи, что стало началом ее Золотого века.