Н. Джемисин - Пятое время года [litres]

– С чего ты решил, что я буду целиться в нее? – Эдки не сводит глаз с Алебастра, и Сиенит пробирает дрожь, поскольку на лице его она читает глумливую радость , даже удовольствие , а Алебастр лежит, беспомощно вздрагивая… а нож, который был в руке Эдки, торчит в плече Алебастра. Сиен ошарашенно смотрит, не понимая, как не заметила его раньше. Он так выделяется на фоне черной рубашки Алебастра. – Ты всегда был глупцом, Алебастр.

Теперь в руке Эдки новый кинжал. Он длинный и угрожающе узкий. Пугающе знакомый.

– За что… – Сиенит неспособна думать. У нее саднят руки, когда она ползет по доскам, пытаясь встать на ноги и удрать одновременно. Она инстинктивно тянется к земле и тут понимает, что сделал Страж, поскольку там нет ничего . Она не может сэссить землю глубже чем на пару футов у себя под руками и спиной, ничего, кроме песка, соленого ила и червей. Когда она пытается проникнуть глубже, в сэссапинах начинается неприятный звон. Это как ушибить локоть и перестать чувствовать пальцы. Словно часть ее сознания уснула. Она будет зудеть и вернется, но пока там ничего нет.

О таком шептались гальки, после того как тушили свет. Все Стражи странные, но вот что делает их такими, какие они есть: они как-то умеют прерывать орогению усилием воли. А некоторые из них особенно странные, обученные быть страннее прочих. Некоторым из них не дают опекать орогенов и никогда не подпускают к необученным детям, потому что даже соседство с ними опасно. Эти Стражи только выслеживают исключительно сильных провинившихся орогенов, и когда находят их… Сиенит никогда особенно не хотела знать, что они делают, но, похоже, сейчас узнает. Огонь подземный, она глуха к Земле, как большинство стариков со ржавыми мозгами. Вот так чувствуют себя глухачи? Это все, что они ощущают? До этого момента она всю жизнь завидовала их нормальности.

Но.

Когда Эдки приближается к ней с кинжалом наготове, она видит его глаза, тот прищур, ту жесткость рта, которые заставляют ее подумать о том, как она чувствует себя во время сильных головных болей. И это заставляет ее выпалить:

– Ты… с тобой все в порядке?

Она понятия не имеет, почему так спросила.

Эдки склоняет голову набок, на его лице вновь возникает улыбка, ласковая и удивленная.

– Ты так добра, малышка. Со мной все в порядке. Все в порядке.

Он продолжает надвигаться.

Она снова отползает, снова пытается встать на ноги, пытается дотянуться до силы, и ничего ей не удается. Даже если бы и удалось – он Страж. Ее обязанность – повиноваться. Ее обязанность – умереть , если он пожелает.

Это неправильно.

– Пожалуйста, – в отчаянии говорит она вне себя. – Мы же не сделали ничего дурного, я не понимаю, не понимаю…

– Тебе и не надо понимать, – говорит он с бесконечной добротой. – Тебе нужно сделать только одну вещь. – И он делает выпад, целясь ей в грудь.

Позже она осознает последовательность событий.

Позже она осознает все, что произошло в одно мгновение. Но сейчас это происходит медленно. Время теряет смысл. Она видит только кинжал, огромный и острый, его кромки блестят в угасающем свете заката. До нее это доходит постепенно, милосердно, вымывая из нее порожденный долгом ужас.

Это никогда не было правильным.

Она осознает только шершавые доски под пальцами и беспомощные крохи тепла и движения – и это все, что она может сэссить под деревом. Но этим она не сможет сдвинуть даже гальку.

Она осознает Алебастра, потому что он корчится в конвульсиях , как же она этого не поняла раньше, он не владеет собственным телом, это стеклянный кинжал в плече каким-то образом лишил его всей силы, и на лице его беспомощный страх и мука.

Она осознает, что она зла . В бешенстве. Будь проклят этот долг. То, что делает этот Страж, все, что делают Стражи, неправильно .

И тут…

И тут…

И тут…

Она чувствует обелиск.

(Алебастр, которого начинает трясти сильнее, открывает рот, взгляд вонзается в нее, несмотря на неконтролируемую дрожь остального тела. В голове мимолетно звенит его предостережение, но она не может вспомнить точных слов.)

Кинжал на полпути к ее сердцу. Это она очень-очень осознает.

Мы боги в цепях, и это, ржавь побери, неправильно .

И она снова тянется, на сей раз не вниз, а вверх, не прямо, а чуть в сторону…

Нет , беззвучно кричит Алебастр между приступами конвульсий.

…и обелиск втягивает ее в свой дрожащий, дерганый кроваво-красный свет. Она падает вверх. Ее тащит вверх и внутрь. Она полностью утрачивает контроль, о Земля-Отец, Алебастр был прав, эта штука ей не по силам…

…и она кричит, поскольку забыла, что обелиск сломан . Она с болью протискивается через зону повреждения, каждая трещина прожигает ее насквозь, раскалывает ее, разбивает на куски, пока…

…пока она не останавливается, зависнув и свернувшись от боли среди растрескавшейся алости.

Это нереально. Это не может быть реальным. Она одновременно ощущает себя лежащей на засыпанных песком досках, на ее коже угасает закат. Она не ощущает обсидианового кинжала Стража, по крайней мере пока. И она видит своими сэссапинами, а не глазами, но другого слова, кроме «видеть», она не может подобрать:

Перед ней в сердце обелиска парит камнеед.

Она впервые так близко к нему. Во всех книгах говорится, что камнееды не мужчины и не женщины, но этот напоминает гибкого юношу, изваянного из черного мрамора с белыми прожилками, облаченного в струящиеся одежды из радужного опала. Его руки и ноги, мраморные и полированные, раскинуты, словно в падении. Его голова запрокинута, его волнистые волосы расплескались у него за спиной прозрачной волной. Трещины разошлись по его телу и жесткой иллюзии одежды внутрь него, сквозь него.

Ты в порядке ? – спрашивает она, не имея понятия, почему спрашивает, тем более что она сама раскалывается на куски. Ее тело рассечено жуткими трещинами, ей хочется задержать дыхание, чтобы еще больше не навредить ему. Но это иррационально, поскольку она не здесь, и это нереально. Она на улице, вот-вот умрет, а этот камнеед мертв уже целую эпоху.

Камнеед закрывает рот, открывает глаза, склоняет голову и смотрит на нее.

– Все хорошо, – говорит он. – Спасибо, что спросила.

И тут обелиск раскалывается.

Ты добираешься до места, где «сплошные орогены», и оно вовсе не таково, как ты ожидаешь. Во-первых, оно заброшено. Во-вторых, это вовсе не община.

В полном смысле этого самого «не». По мере вашего приближения дорога расширяется, опускается на уровень земли и полностью исчезает в центре деревни. Такое делают во многих поселениях – выравнивают дорогу, чтобы привлечь путников, поощрить торговлю, но в таких общинах обычно есть место для торговли, а тут ты не видишь ничего похожего на торговые ряды или рыночную площадь, или хотя бы гостиницу. Более того, тут даже стены нет. Ни груды камней, ни проволочной ограды, даже острых кольев, вбитых в землю по периметру поселения. Ничего не отделяет это поселение от окружающего его пейзажа, а это лес с кустистым подлеском – прекрасное укрытие для нападающих.