Джон Норман - Свидетельница Гора

Движением головы я отбросила волосы вниз за плечи, немного пригладив их руками. Голову я продолжала держать поднятой, разрешения опустить её не было, но, конечно, на мужчину я не смотрела.

— Ты симпатичная, — похвалил он, и тут же неожиданно спросил: — А я симпатичен?

— Нет, — ответила я.

— А может, я всё же красив? — настаивал надзиратель.

— Нет, — повторила я. — Простите меня, Господин.

— За то, что Ты сказала правду? — уточнил он.

— Мнение рабыни ничего не стоит, — проговорила я.

— Почему Ты это сказала? — поинтересовался мужчина.

— Я не хочу оскорбить Господина, — объяснила я.

— Ты думаешь, что оказавшись в ошейнике, стала глупее, чем была до этого?

— Нет, — ответила я. — Надеюсь, что нет.

— Рабство имеет множество эффектов на женщину, — сказал монстр. — Оно смягчает её, усиливает её красоту, позволяет ей глубже чувствовать саму себя, доставляет ей удовольствие, увеличивает и значительно её сексуальные ощущения, тысячекратно увеличивает её способность любить, но есть один эффект, которого оно не имеет — рабство не снижает интеллекта женщины.

— Да, Господин, — не стала я оспаривать его утверждения.

— Почему бы это должно произойти? — спросил он.

— Я не знаю, Господин, — пожала я плечами.

— Вот, этого и не происходит, — усмехнулся мужчина.

— Да, Господин.

— Есть случаи, — добавил надзиратель, — когда мнение рабыни ничего не стоит, но бывает и так, что её суждение уже нельзя счесть пустым, бывают ситуации, в которых оно может быть единственно верно, глубоким, полезным. Вот такие дела. Точно так же, как в некоторых случаях к мнению урта, слина, или любого другого животного стоит прислушаться. Даже оно может оказаться верным, правильным и полезным. Ситуации, в которых мнение рабыни или любого другого животного, является ничего не значащим, это ситуации, в которых это всего лишь мнение рабыни или животного. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Да, Господин, — ответила я.

Мои мысли, как и мои чувства, никому не важны. Это всего лишь мысли и чувства рабыни. Как мужчины этого мира, эти монстры в человеческом обличии, так и не сдавшие своей мужественности, доминировали над нами! Как полно и бескомпромиссно они это делали с нами! Как восхитительно они доминировали над нами!

— Из умных женщин получаются превосходные, самые лучшие рабыни, — заметил он.

— Да, Господин, — согласилась я.

— Они понимают то, что с ними сделано, кто они теперь, чем они должны быть и так далее.

— Да, Господин, — прошептала я.

— И они быстрее осознают невозможность спасения собственными силами, и необратимость того, что с ними сделано им.

— Да, Господин.

Неужели он не понимал, сколько ещё было причин того, о чём он говорил? Разве он мог не понимать нашей потребности в господине, тоски по нему, жажды его? Разве он не понимал нашей потребности самоотверженно служить и беззаветно любить?

— Ты неплохо смотришься в цепях, — похвалил он.

— Спасибо, Господин.

— Ты принадлежишь им.

— Да, Господин.

— И Ты сама знаешь это, не так ли? — спросил мужчина.

— Да, Господин, — шёпотом признала я.

Да, я была именно такой женщиной. И даже если бы речь не шла о таких понятиях как желание отдавать себя полностью, служить любви самозабвенно, не думая о себе, а лишь с мыслью о счастье господина, я всё равно буду той, кто принадлежит цепям. Я знала, что была мелочной, тщеславной, эгоистичной, и не сомневалась, что, до некоторой степени, всё ещё таковой оставалась. У меня не было никаких сомнений относительно того, что, если бы мне, оказавшись здесь, позволили сохранить свободу, я не замедлила бы злоупотребить этим, и почти наверняка вела себя так же, как в моём прежнем мире. Соответственно, я не могла не признать, что мужчины, в своём высокомерии и гордости, не желая принимать подобное оскорбление и безумие с моей стороны, просто сделали меня рабыней, просто заклеймили и надели на меня ошейник. Теперь носила их цепи. Теперь я стала объектом для приложения их плети. Я должна была повиноваться им и ублажать их. Такое решение на мой счёт приняли мужчины.

— Господин! — позвала я.

— Что?

— Почему меня доставили сюда? — задала я мучавший меня вопрос

— Куда именно «сюда»? — осведомился надзиратель.

— В этот город, в это место, — уточнила я.

— Именно в этот особый город, и именно в это место? — переспросил он.

— Да, Господин, — кивнула я.

— Ты узнаешь об этом своевременно, — ушёл он от ответа.

— Господин! — снова осмелилась позвать его я.

— Что ещё? — буркнул мужчина.

— Я не знаю своего имени, — пожаловалась я.

— Оно написано на ошейнике, — напомнил мне он, и жестом велел мне приблизиться к решётке.

Зажмурившись, я прижалась правой щекой к прутьям клетки. В следующее мгновение я почувствовала, как его, больше похожая на звериную лапу, рука сдвинула ошейник кейджеры вверх, вытащив его из-под ошейника сирика.

— Вот оно, — прохрипел хозяин подземелий, поднимая лампу немного выше. — Это твоё имя, на этом ошейнике, который Ты не сможешь снять со своей шеи.

Конечно же, я не могла снять с себя ошейник кейджеры! Такие ошейники сделаны вовсе не для того, чтобы любая девка могла избавиться от него. Они заперты на замок, который обычно находится под затылком и скрывается за волосами. Такие ошейники легки, плотно прилегают к коже, а ещё они привлекательны. Они красивы. И они не соскользнут со своего места.

Я и сама знала, что моё новое имя находилось на ошейнике, так что, в некотором смысле, моё имя было на мне, ясно и непреклонно, для любого желающего его узнать, любого, кто был грамотен, умел читать и имел возможность посмотреть на ошейник. Так девушка может быть легко опознана, запомнена, идентифицирована, отслежена и так далее. Ей отказано в убежище милосердии и защите анонимности.

Само собой, я не могла снять с себя и ошейник сирика. Он точно так же был сомкнут на мне и заперт на замок.

Этот монстр прекрасно знал это. Он просто решил ещё раз напомнить мне о моей беспомощности. Несомненно, с его точки зрения это был превосходный урок, который периодически следует преподавать рабыне, в особенности, такой как я, рабыне-землянке.

— Его показали мне, — сказала я, — но я не могу его прочитать. Я — неграмотная! И никто не сообщил мне, что там написано.

— Даже если бы Ты умела читать, — усмехнулся надзиратель, — то теперь у тебя не получилось бы рассмотреть его, ведь оно находится на твоём ошейнике.

— Пожалуйста, Господин, — заканючила я, не открывая глаз. — Мне хотелось бы узнать своё имя.

Конечно, я помнила, что впервые я должна услышать своё имя из уст мужчины.

— Ты просишь сообщить тебе твою рабскую кличку? — спросил хозяин подземелий.