Джон Норман - Свидетельница Гора

Так, вместе, рука об руку, они пошли через террасу. Девушка то и дела бросала на него влюблённые взгляды. Очень немногие из людей, прогуливавшихся здесь, обращали на них какое-либо внимание. Для всех они были всего лишь господин со своей рабыней.

А я осталась стоять на коленях у кольца, глядя им вслед, пока пара неспешно удалась от меня.

Нельзя сказать, что кляп был столь уж неудобен, хотя и сидел на мне плотно и эффективно. Очевидно, этот незнакомец знал, как правильно использовать такие аксессуары, надев его на меня довольно мягко, чтобы избежать болезненных ощущений, и тем более не причинить мне вреда. Фактически, это был обычный метод, которым используют такое устройство применительно к рабыне — не безжалостно и не причиняя вреда ее, просто аккуратно, но довольно плотно и необычайно эффективно.

Как-то на меня уже надевали такой же кляп во время дрессировки в рабских загонах. Так вот этот, ничем не отличался от того.

По правде говоря, найдётся не так много вещей, столь же убедительно демонстрирующих женщине её полную беспомощность, как кляп во рту. Ещё сюда можно добавить завязанные глаза и связанные руки. А теперь только представьте, какой беспомощной чувствуешь себя, когда тебе затыкают рот, завязывают глаза и связывают по рукам и ногам. Думаю, представив себе это, уже нетрудно уяснить для себя кое-что относительно того, что это такое, оказаться в полной власти другого человека, как это и происходит с рабыней. А ведь такие страхи не просто являются обычным для неё делом, но и считаются полезными для её контроля и доминирования.

Напомню, что в тот момент я была практически обнажена. Всё, что на мне было надето, это две тряпки. Одна из них едва прикрывала мои груди, держа их высоко поднятыми. Другая, была повязана вокруг моей талии на манер юбки открытой слева. Запястья мне заковали в наручники за спиной ещё в подземельях. И в завершение меня приковали за шею к рабскому кольцу и заткнули рот кляпом.

Я с тоской смотрела вслед одетой в алое фигуре и Леди Констанции, становящимся всё меньше, по мере удаления от меня. Девушка двигалась изящно, надо признать, за последние дни, её походка и манеры стали чрезвычайно женственными, словно она открыла саму себя и расцвела. Теперь она знала, что мужчины и женщины не были одинаковыми, а разительно отличались один от другого. Но при этом они не противопоставлялись, а дополняли друг от друга. И представители обоих полов не могли быть удовлетворены до тех пор, пока не станут верны своей природе, честно и полностью верны самим себе. Интересно, а понимал ли хозяин подземелий, к каким последствиям может привести его разрешение Леди Констанции свободно ходить по городу. Ещё некоторое время я могла видеть её стройную фигурку, удалившуюся от меня настолько, что стала теперь совсем крошечной. В этот раз на ней была короткая, довольно скромная рабская туника. И это был единственный позволенный ей предмет одежды, никакого нижнего белья под ней не имелось. Признаться, я не думала, что одетый в алую тунику молодой человек, казавшийся мне человеком чести, каковыми являются большинством гореан, собирался злоупотребить доверием прекрасного, так похожего на рабыню существа. В действительности, я подозревала, что это ему, а не ей придётся накладывать на свои желания и действия жёстокие ограничения. Почти наверняка это он будет вынужден сопротивляться желаниям и предложениям женщины, которая, находясь у его ног, выглядела так, что могла быть только рабыней. Пожалуй, в сложившейся ситуации я больше доверяла ему, чем Леди Констанции. Он принадлежал, насколько я разбираюсь в людях, к тому виду мужчин, которые никогда не станут использовать чью-либо рабыню без разрешения хозяина. Вот только сможет ли он сопротивляться любви в её глазах, дрожи её тела, столь готового к ошейнику? Не исключено, что ему придётся в гневе накричать на неё, ударить по щеке или даже пинком отбросить от себя. В любом случае я была рада, что дала ей выпить рабского вина. Однако не давала покоя мыль, а что я вообще знала о нём? Что если, таков и был его план, втереться в доверие и похитить её словно некую безделушку, рабыню, например. Вдруг она уже скоро обнаружит, что её рот заткнут кляпом, руки и ноги связаны, а сама она упакована в плотно затянутый рабский мешок. Но сможет ли он вывезти женщину из города? Признаться в этом я очень сомневалась. Это же не был некий заурядный город. А что если они попытаются убежать вместе? Что если именно в этом и состоит их план? Что будет, если мы не вернёмся в подземелья к пятнадцатому ану? Не в этом ли было значение замкового кляпа, с которым я, обнаруженная здесь после обнаружения нашей пропажи и поисков со слинами, всё равно окажусь неспособна дать какую-либо вразумительную информацию, пока с меня не срежут кляп? Однако, на самом деле, я не думала всерьёз, что они попытаются сбежать. Уверена, что он, будучи воином, если судить по цвету его одежды, конечно, понимал, насколько плотно контролируются подступы к городу. Тут и патрули на тарнах, и посты наблюдения, да и просто опасности, подстерегающие в горах. Мне вообще казалось маловероятным, что кто-либо смог бы выжить в них. А если девушка ему небезразлична, то станет ли рисковать ею, устраивая похищение? Стрелы преследователей не будут выбирать, кого поразить его или её. Но не планировала ли сама Леди Констанция, ускользнуть от него и попытаться убежать самостоятельно? Тоже не вариант. Она уже не была такой наивной дурочкой, как прежде. Конечно, теперь она понимала значение столь откровенного предмета одежды позволенного ей, как и значение ошейника на своём горле. В конце концов, этим утром в разговоре с хозяином подземелий, она признала, что «выглядела как рабыня». Значит, она прекрасно сознавала, что у таких как она нет никаких шансов на побег. Кроме того, её держали здесь куда более прочные цепи, выкованные из её мягкости, женственности, желания служить, потребности в любви, зарождающегося осознании своей природы, приближающегося понимания того, кем она была на самом деле, кем должна быть, и кем хочет быть. Теперь, везде, где бы она ни оказалась, она будет знать, кто она такая, ибо она уже пришла к пониманию того, что она принадлежала к тому виду женщин, чья судьба босиком подняться на сцену рабского аукциона, и покорно стоять там, в ожидании максимального предложения.

Уже дойдя до самого края террасы, Леди Констанция обернулась и помахала мне рукой.

Я кивнула ей в ответ головой. Это было единственное доступное мне движение, и, честно говоря, я сомневалась, что она смогли рассмотреть его на таком расстоянии. Наконец, они скрылись из виду.

А ведь день только начинался. Я посмотрела вверх и по положению солнца прикинула, что ещё не было девятого анна, то есть, оставалось ещё больше ана до гореанского полудня. Вообще, сутки здесь принято делить на двадцать часов, по-местному — анов.