Джон Норман - Свидетельница Гора

— Неужели Ты его даже не поцеловала?

— Конечно, нет! — заявила я.

Тима и Тана сложились пополам от смеха.

— Вы видели? — испуганно глядя на них, спросила я.

— Конечно! — в ярости выкрикнула Айнур.

Моё сердце рухнуло куда-то вниз и застучало в районе пяток. Откуда мне было знать, как долго они смотрели на нас. Очевидно, это было достаточно долго. Помнится, я услышала голос. Это был голос Айнур. И затем, мгновением спустя, раздался её гневный крик. Только тогда я в ужасе попыталась отстраниться, но он не позволил мне этого сделать. Он удержал меня там, где я была, под собой в его руках.

— Шлюха! — прошипела женщина.

— Но он приказал мне, чтобы я целовала его! — воскликнула я.

— И Ты, конечно, делала это неохотно? — закричала Айнур.

— Да, да! — крикнула я.

— Лгунья! Лгунья! — заплакала она.

Это меня испугало настолько, что я чуть не изменила позы.

— Голая потаскуха в ошейнике! — заверещала женщина.

А разве Айнур сама не носила ошейник? Разве её ошейник не был таким же подходящим для неё, как и мой для меня? Разве он не декларировал то, кем она сама была, точно так же, как и тот, что был на моей шее? Он что не был так же хорошо заперт на её горле? Неужели она думала, что в отличие от меня, могла бы избавиться от него?

— Голая потаскуха в ошейнике! — снова повторила Айнур.

Так ли уж сильно мы отличались одна от другой? Она была богато одета? А разве, по сути, она не была, почти такой же голой, как и я? Было ли в действительности её одеяние хоть сколько-нибудь значимее моего, за исключением разве что, ожерелий, драгоценностей, сережёк и прочего? Разве та одежда, которую она носила, не снималась одним лёгким движением? Разве недостаточно было одного нажатия пальца на золотой зажим, что красовался на её левом бедре, чтобы её юбка, стекла вниз? Разве её алая шёлковая безрукавка, удерживаемая только завязанным на легко распускающийся узел, не снималась одним движением?

— Голая лживая маленькая шлюха в ошейнике! — не переставала кричать женщина.

Она обзывала меня так, словно сама могла бы быть женщиной отличной от меня и остальных! Конечно, она знала мои особенности и мой характер. Но я не думала, что они сильно отличались от её собственных. Я, конечно, ощутила, что Айнур была очень удручена произошедшим в саду, и что она, хотя и тщательно это скрывала, чрезвычайно, мощно, беспомощно возбуждена сексуально. Возможно, она ощутила то же самое, что и я, хотя я и была меньше и гораздо уязвимее. Возможно, это было той причиной, почему мы так не выносили друг друга. Возможно, именно из-за этого она так ненавидела меня.

— Лживая шлюха! — заплакала Айнур.

А тут она увидела, как я целовала того незнакомца в саду. Но я ничего не могла с собой поделать. Покорённая им, как может быть покорена такая женщина как я, таким мужчиной как он, я целовала его охотно, нетерпеливо, благодарно, беспомощно, неистово, неудержимо.

— Шлюха! Шлюха! — то кричала, то плакала Айнур.

Неужели ей просто было жаль, что это не она была поймана им в саду?

— Шлюха! Шлюха! — повторяла она, периодически срываясь на визг.

Интересно, а она вела бы себя с ним как-то по-другому? Не так как я?

— Шлюха! — всхлипывала женщина.

Ох, не думала я, что она столь уж отличалась от меня, в том, кем мы были по жизни, но здесь, в этом саду, в чётко структурированной структуре этого мирка, нас разделяла пропасть почти бесконечных размеров. Она была первой среди нас, а я была самой новой и, конечно, обладала наинижайшим статусом среди «цветов».

— Шлюха! — снова выкрикнула она и в гневе замахнулась на меня стрекалом.

Я в ужасе съежилась, но удар так и не упал на меня. Айнур опустила своё оружие. Она повернулась к своим помощницам и спокойным голосом, и даже, я бы сказала, противоестественно спокойным, бросила:

— В наручники её.

Тана, мгновенно вцепившись в мои волосы, толкнула меня вперёд, бросив животом на землю. Затем она и Тима, каждая со своей стороны, присели рядом со мной. Послышался звон браслетов, вытаскиваемых из-под пояса Таны. Тима рывком завернула мои руки за спину и удерживала их там, пока не раздались один за другим два ясных, категоричных щелчка, свидетельствовавших о том, что браслеты сомкнулись на моих запястьях.

Однако закончив с наручниками, Тима и Тана так и остались сидеть там, где они были, по обе стороны от меня, лежавшей животом на траве, теперь со скованными за спиной руками.

Неестественное спокойствие, слышавшееся в голосе Айнур, напугала меня даже больше чем её гнев.

— Поднимите её на ноги, — спокойно приказала наша старшая.

Её помощницы, подхватив меня под подмышки, вздёрнули на ноги, но не отпустили, удерживая моё дрожащее тело вертикально.

Айнур накинула петлю стрекала на левое запястье. Эта петля на рукояти, определенным образом отрегулированная, даёт дополнительный контроль и рычаг пользователю этого орудия, а заодно гарантирует большую надёжность удержания в руке. Корме того, посредствами этой петли стрекало можно повесить на крюк или, скажем, как это сейчас сделала Айнур, на запястье, оставляя руки свободными. Айнур, наклонившись и подняв с земли шёлк, аккуратно и тщательно, очень систематически и многозначительно, сложила его маленький мягкий прямоугольник, сторонами приблизительно три на пять дюймов, практически так же, как это ранее сделал тот незнакомец.

Женщина посмотрела на меня. В отчаянии я попыталась прочитать в её глазах свой приговор. На этот раз у меня ничего не получилось.

Затем она затолкнула шёлковый кляп мне в рот. Рефлекторно я сжала его зубами. Я по-прежнему пыталась и не могла прочитать её глаза.

Мне снова заткнули рот. Айнур отвернулась и пошла к дому.

— Тащите её за мной, — бросила она через плечо.

Меня, вцепившуюся зубами в шёлк, трясущуюся от ужаса, заливающуюся слезами, беспомощную и спотыкающуюся на каждом шагу, Тима и Тана повели к дому.

Я слабо пошевелилась. На мгновение мне показалось, что я проснулась в другом месте, в своём прежнем жилище, в такой знакомой комнате.

Я лежала на животе. Как хотелось снова ощутить под кончиками моих пальцев гладкость простыни, покрывавшей такой знакомый матрац. И чтобы всё оказалось как прежде.

Но подо мной вовсе не мягкий матрац, а куда более твёрдая поверхность.

Я не могла открыть глаз. Свет! Он до боли резал глаза. С моей стороны было большой глупостью, забыть задёрнуть штору вчера вечером.

Различные воспоминания, а может и не воспоминания, всплывали, мелькали, сменялись в моём перепутанном притуплённом сознании. Я никак не могла понять, что из этого было сном, а что реальностью, а что просто бредом. Странный это был сон. Очень странный. Мне снилось, словно я каким-то образом попала в чужой мир, такой, в котором у таких как я было своё предназначение.