Сара Маас - Королевство стужи и звездного света [litres]

Фейра

Я писала картину, забыв о времени. Забыв обо всем. Сердце колотилось, как боевой барабан. В какое-то мгновение у меня начало ломить спину. Оголодавший желудок урчал, требуя горячего питья и чего-нибудь вкусненького.

Я знала, что́ рвется из меня. Я поняла это, едва уселась на шаткий табурет, который удалось разыскать в дебрях кладовой.

Первые мазки я делала дрожащей рукой, едва удерживая кисть. Это был страх, и я не пыталась себя обманывать, придумывая иные объяснения.

Но – не только страх. Что-то в моей душе рвалось наружу, как скаковая лошадь, которую слишком долго удерживали в загоне. Мысленным взором я уже видела картину и неслась к ней, силясь догнать.

Картина проступала на холсте. Обретала форму. Вслед за мазками наступало спокойствие. Оно напоминало снег, укрывающий землю и несущий очищение.

Живопись не только успокаивала. Она приносила удовлетворение, какого я не чувствовала за все время, посвященное восстановлению города. Наверное, потому что там я врачевала чужие раны, а сейчас взялась за свою. Наложила первый шов на края.

Колокола Велариса пробили полночь. Только тогда я положила кисть и посмотрела на созданное. А созданное смотрело на меня. Оно было мной. Вернее, такой я увидела себя, заглянув в Урбос – магическое зеркало Ткачихи. Окруженный тьмой, смотрел на меня чешуйчатый зверь с когтями. Гнев, холод и радость – все перемешалось в этом звере. Все стороны моего характера. Все, что таилось в душе.

Тогда я не убежала от встречи с собой. И сейчас не убегу. Да, картина была первым швом, наложенным на рану. Так она ощущалась.

Кисть я зажала между коленями. С холста на меня смотрел чешуйчатый зверь. Тело обмякло, словно у него исчезли кости.

Я обвела взглядом галерею, потом улицу по другую сторону заколоченных окон. Видел ли кто-нибудь свет, пробивавшийся в щели между досками? Но в заколоченную дверь ни разу не постучали.

Наконец я встала и потянулась. Спина отозвалась тупой болью. Взять картину с собой я не могла. Краски должны высохнуть. Влажный ночной воздух – сказывалась близость реки – этому не способствовал.

Но даже если бы краски высохли, приносить картину в городской дом я не собиралась. Не хотела, чтобы ее там нашли. Даже Риз.

А здесь… Я намеренно не подписала картину. Не хотела. Если кто и забредет сюда, создатель полотна будет им неизвестен.

Пусть сохнет. Завтра я вернусь за своим произведением и отнесу в Дом ветра. Там наверняка найдется неприметная кладовка, где можно спрятать картину.

Решено. Завтра я заберу ее отсюда.

Вроде бы Двор весны, однако… Я не узнавал землю, по которой бродил не один век. Последний раз я был здесь около года назад.

По-весеннему теплое, но нежаркое солнце. Ясный день. Вдали – вечноцветущие кусты кизила и сирени. Все это – за границами усадьбы. А в ее пределах…

Все, что цвело в ее пределах, было либо вымученным, либо одичавшим. Я помнил алые розы, увивавшие белые колонны внушительного особняка. Цветки почти исчезли. Кусты ощетинились клубками шипов. Фонтаны высохли. Живые изгороди, которых давно не касалась рука садовника, потеряли изящество очертаний.

Сам особняк даже после вторжения Амаранты и ее прихвостней выглядел лучше. А сейчас… никаких следов разрушений. И никаких признаков жизни.

Следы все же нашлись. Я обнаружил их на некогда величественных, а нынче обветшалых дубовых входных дверях. Длинные, глубокие борозды, оставленные когтями.

Стоя на верхней ступеньке мраморной лестницы, что вела к дверям, я разглядывал эти борозды. Скорее всего, их прочертил сам Тамлин, когда Фейра обставила его и двор. Я даже был готов побиться об заклад.

Однако неуправляемый характер Тамлина всегда отражался на внешнем и внутреннем убранстве дома. Следы могло оставить не бегство Фейры, а любой неудачный день в жизни верховного правителя Двора весны.

Возможно, после моего визита добавятся новые отметины.

Я усмехнулся. Сюда я прибыл без иллирианских доспехов, спрятав крылья. Обычный черный камзол, руки в карманах. Небрежная поза, так раздражавшая Тамлина.

Я постучался в изуродованную створку.

Тишина. Потом… мне открыл сам Тамлин.

Не знаю, что первым бросилось в глаза: изможденное, осунувшееся лицо Тамлина или темный дом за его спиной.

Он был легкой мишенью. Даже слишком легкой. Жеваная, давно не стиранная одежда, в которой едва просматривалась прежняя элегантность. Всклокоченные волосы, столь же давно не встречавшиеся с ножницами и даже с гребнем. За спиной – ни одного слуги. Никаких украшений по случаю близящегося Дня зимнего солнцестояния.

Глаза Тамлина словно выцвели, утратив прежний изумрудный цвет. Ни искорки. Взгляд затравленного зверя.

Я мог бы за считаные минуты искромсать его тело и душу. Закончить то, что началось в день их свадьбы, когда Фейра взмолилась о спасении и я откликнулся на ее зов.

Но я пришел сюда ради мира, нуждавшегося в упрочении. Когда мы этого достигнем, можно будет вернуться и разорвать Тамлина на куски.

– Ласэн утверждал, что ты появишься, – вместо приветствия произнес Тамлин.

Голос его был таким же безжизненным, как и глаза. Рука упиралась в дверь.

– Вот как? А я думал, что даром ясновидения владеет его истинная пара.

Тамлин молча смотрел на меня, либо не улавливая моей шутки, либо пропуская ее мимо ушей.

– Чего тебе понадобилось? – спросил он.

За его спиной – тишина. Ни звука шагов, ни какого-либо шороха. Особняк и окрестности словно вымерли. Даже птицы не щебетали над головой.

– Захотелось поговорить о том и о сем, – сказал я, награждая Тамлина кошачьей ухмылкой, всегда выводившей его из себя. – Надеюсь, ты не откажешься угостить меня чаем?

Коридоры встретили меня сумраком. На окнах – уцелевшие занавески. Вышитые на них яркие узоры выглядели странно и даже неуместно в этом… склепе.

Особняк Тамлина превратился в склеп.

Мы шли туда, где в прежние времена находилась библиотека. Шаги звучали все глуше, а слой пыли на полу и предметах становился все толще.

Тамлин шел молча, не объясняя, когда и почему опустело просторное и внушительное здание. Резные двери многих комнат были приоткрыты. Везде одно и то же: ломаная мебель, изорванные картины, трещины на стенах.

Тамлин открыл дверь библиотеки, где было совсем темно. До сих пор мне казалось, что Ласэн отправился сюда, рассчитывая за время праздников наладить пошатнувшиеся отношения с Тамлином. Нет. Ласэн сделал это из жалости и милосердия.