Вик Джеймс - Огненный город [litres]

Тетя Терпи тускнела и таяла у него на глазах. Ее Дар пульсирующими толчками входил в него. Казалось, ему пересаживают новое сердце в то время, когда его собственное еще бьется.

У Сильюна закружилась голова. Внутри ее вращалась галактика.

Он запрокинул голову и широко раскрыл рот, позволяя Дару вливаться. Он чувствовал, как Дар волной бился в кончиках пальцев рук и ног, в ушах и глазах, будто ему мало места и он хочет вырваться наружу. Но Сильюн удерживал волну.

– Спасибо, – донесся до него шепот тети Терпи.

Ее поток света иссякал и наконец полностью потух.

Сильюн взвыл. Он бился в конвульсиях, упав на холодную землю. Потом облизнул губы и почувствовал вкус крови – должно быть, прикусил их. Подняв руку, он увидел, что она яркая, как солнце.

Сильюн отключился.

Стакан воды в лицо привел его в чувство.

– Не хотел, чтобы ты проспал ужин, – сказал Собака. – Знаю, как ты любишь пирог с кроликом.

Собака засмеялся, а Сильюн растерянно вытирал лицо. Он лежал в шезлонге в зале Орпен-Моута. И все было на своих местах. Стены не открывались в черноту ночи, поднял голову – крыша, а не звездное небо. Со стороны кухни вкусно пахло мясом, заставляя стонать желудок.

«Что случилось?»

Сильюн, должно быть, задал этот вопрос не себе самому, а вслух, потому что Собака ответил:

– Я принес ее в дом. Она в своей комнате. Спит. Затем пошел за тобой. Ты уже пришел в себя. И все это восстановил. – Он сделал широкий жест рукой. – Хорошая работа. Потом ты снова вырубился. Ну, хватит болтать. Пора ужинать. Сегодня твое любимое. – Собака поспешил в сторону кухни.

Сильюн провел рукой по лицу и влажным волосам и спустил ноги на пол. Попробовал встать, но ноги подкосились. Возникло то же самое чувство, что и в саду, после того как он проглотил Дар тети Эвтерпы. Он ощущал только две стихии – огонь и воздух.

Находиться в теле казалось более тягостным наказанием, чем быть про́клятым в замке Крована. Он вспомнил о Люке Хэдли. Но Люк может подождать еще один день.

На свинцовых ногах Сильюн дошел до стола. Сел, аппетит проснулся, когда он увидел, как Собака несет на большом фарфоровом подносе тарелку с пирогом. Мысли Сильюна вернулись к тете Эвтерпе.

Что она сейчас чувствует? Истощение? Освобождение? Опустошенность? Он не знал ответа. На протяжении многих лет было ясно, что ее Дар вызывает у нее отвращение. После смерти родителей Эвтерпа разрушила родовое поместье, после убийства Зелстона – Восточное крыло Кайнестона, и это напугало ее. И там, в саду, она умоляла его забрать у нее Дар.

Но не будет ли она потом сожалеть о своем решении? Сильюн был абсолютно уверен, что он не сможет вернуть ей Дар.

Собака вдруг остановился и вытаращил глаза. Сильюн, поворачивая голову, проследил за его взглядом.

Тетя Эвтерпа была в белом платье – скромное, в пол, с глухим воротником. Совершенно очевидно – свадебный наряд. Вероятно, более четверти века назад оно было куплено для ее несостоявшейся свадьбы. К волосам было приколото украшение из старинных кружев и жемчуга. Из-под платья выглядывали носки белых туфель.

– Вот и я, – сказала она. – Вы позволите?

Она подошла к своему обычному месту во главе стола, но не села, а сделала знак Собаке поставить блюдо перед ней.

– Спасибо, что составили мне компанию и были здесь со мной в течение последних недель, – продолжала Эвтерпа. – Спасибо тебе, Сильюн, за то, что ты все здесь восстановил. Лучшего племянника и желать нельзя. Прости, что не узнала тебя при нашей первой встрече.

Она рассмеялась легко и весело, как юная девушка, и посмотрела прямо на Сильюна такими же, как у него, темно-карими глазами из-под темных вьющихся волос, падавших, как и у него, на лоб. Они оба были Парва. Продолжали его линию. И это было их родовое гнездо.

– И особенно спасибо за сегодняшний день, – произнесла тетя Терпи.

Сильюну больше не нужно было покалывания в теле, чтобы чувствовать присутствие Дара.

– Пирог с кроликом – это любимое блюдо нашей семьи, – сказала она, ободрительно глядя на Собаку. – Когда мы были маленькими девочками, нас им часто баловали. Его мама, – она кивнула на Сильюна, – относилась к нему как к чему-то обыкновенному, но мне пирог всегда казался невероятно вкусным. И Уинтерборн его очень любил. Каждый раз, когда он приезжал, он просил его приготовить. Талия поддразнивала меня, говорила, что я потребую подать пирог и на наш свадебный банкет. И что же? Я потребовала.

Она улыбнулась, переводя взгляд от Сильюна к Собаке. Улыбка на безмятежном лице. Так похожая на улыбку Сильюна. И ее Дар теперь тоже принадлежал Сильюну. Он не чувствовал, что Эвтерпа сожалеет о его потере.

Сильюн протянул ей свою тарелку, когда она взяла лежавший на подносе нож, готовясь разрезать пирог.

– Столько любви, – тихо произнесла тетя Эвтерпа. – Мне есть за что быть благодарной. Большое спасибо.

Она подняла нож слишком быстро и слишком высоко и перерезала себе горло от уха до уха – теперь у нее не было Дара, чтобы остановить ее.

Боуда не могла поверить в то, что́ Файерс, сын спикера, говорил ей. Ее крестный отец, лорд Рикс, стоял за убийством, совершенным в Кайнестоне во время третьих дебатов. И лорд Уиттем – он всегда на этом настаивал – был его истинной целью.

– Обида, нанесенная двадцать пять лет назад, – продолжал Файерс, стоя в ее кабинете. Он впервые попросил о конфиденциальной встрече. – К этому следует добавить ненависть к политике нового канцлера. Лорд Рикс всегда симпатизировал простолюдинам, только умел это хорошо скрывать.

– Скажи мне, как ты получил эту информацию, – настаивала Боуда. – Из какого источника.

– Пожалуйста, не надо! – запротестовал Файерс, когда она попыталась залезть ему в мозг. – Человек, предоставивший эту информацию, в будущем может быть нам весьма полезен, если мы не станем раскрывать его. Пожалуйста, позвольте мне сохранить в тайне его имя. Если вы сомневаетесь в достоверности, поговорите с Сильюном Джардином. Ему это тоже известно. Он шантажировал лорда Рикса, чтобы добиться усыновления и стать наследником Фар-Карра. Можете спросить самого лорда Рикса, хотя сомневаюсь, что он добровольно пожелает выдать свои секреты.

Боуда задумалась. Ей никогда не удавалось с помощью Дара провести ревизию в чужих мозгах. Возможно, она вообще не способна на это, что весьма унизительно. Но если бы ей это удалось, она могла травмировать Файерса, и, странно, ей не хотелось этого делать: этот простолюдин был, в конце концов, полезен. Он принес ценную информацию. И пусть пока хранит в тайне свой источник.

Но ее собственный крестный отец? Это казалось невозможным. Боуда горделиво льстила себе, что без труда читает мысли людей, угадывает их желания. Ей нравилось раскапывать информацию, а затем придерживать ее до нужного момента. Неужели она упустила столь важное?