Джосайя Бэнкрофт - Восхождение Сенлина [litres]

Сенлин достал нож-крюк и перерезал веревку.

Одно можно было сказать наверняка: кто-то в порту Голла привязал трос и спустил в Купальни. Кто-то в Новом Вавилоне сговорился с Комиссаром.

Когда тем же утром Ирен ворвалась в кабинет, Сенлин был готов. Он встретил ее спокойно, сложив руки «домиком» поверх абсурдного стола – корабельного носа. Она протянула руку, большую, как тарелка, в ожидании конверта с банкнотами и сводкой импорта.

– Ты не умеешь читать, – заявил Сенлин, – а это значит, что ты не умеешь писать, то есть ты беспомощнее, чем полагается женщине твоего статуса.

Ее широкие ровные брови изогнулись – это была гримаса, равнозначная пронзительному и пугающе хмурому взгляду. С отработанной неторопливостью она размотала цепь, которую носила на талии. Звенья бряцали в руке. Сенлин следил за ней с легкой суровой улыбкой. Ирен приняла бойцовскую стойку, кожаный передник скрипнул, натянутый на мощных бедрах, а ступни оказались почти что у противоположных стен комнаты. Сенлин сумел не вздрогнуть, даже когда она начала раскручивать цепь над головой. Свист цепи заполнил узкую комнату. Ирен выпускала ее звено за звеном, пока крюк на конце не промчался в дюйме от книжных полок. Дерево из штемпелей на его столе задрожало. Костяшки на счетах задребезжали; бумаги затрепетали. Казалось, в кабинете рождался шторм.

Сенлин наблюдал за амазонкой терпеливо, не отводя взгляда.

– Я привык, что моей жизни постоянно угрожают, Ирен. Мне это наскучило. Оторви мне голову или сядь.

Покраснев, Ирен направила вертящуюся цепь ближе к его макушке. Сенлин почувствовал, как от порывов ветра шевелятся волосы. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать свист цепи.

– Ты не можешь вышибить дух из книги. Письмо под пыткой не заговорит. Дорожный знак нельзя придушить, чтобы он указал дорогу. Куда ни взглянешь, повсюду тайны, спрятанные на ровном месте. Из-за этого ты уязвима. Но я могу тебе помочь, если позволишь.

Постепенно гнев Ирен утих, цепь замедлилась, и последним рывком амазонка вернула крюк в руку. Тяжело дыша, она снова обмотала цепь вокруг пояса.

– Чего ты от меня хочешь? – спросила амазонка скорбным баритоном.

– Видишь это? – Сенлин поднял подбородок, демонстрируя ужасные синяки, воротником опоясывающие шею. – Хочу, чтобы ты научила меня, как не допустить повторения. Я написал Голлу письмо с просьбой позволить тебе научить меня защищаться. Я думаю, он захочет уберечь свои инвестиции, то есть меня, от удушения во сне. Уверен, вы слышали о прошлой ночи. – Ирен осмотрела синяк со смутным интересом знатока. Увиденное ее не слишком впечатлило. – По часу в день, – решительно продолжил Сенлин. – Полчаса тренировочных сражений, полчаса чтения. Что скажешь?

– Мистеру Голлу не понравится, что я трачу время на книги.

– Тогда не говори ему, – сказал Сенлин, протягивая подготовленное письмо. – Он – меньшая из наших забот. Я буду чувствовать себя очень слабым, а ты будешь чувствовать себя очень глупой. Но так всегда бывает в самом начале. Обучение начинается с неудач.

Ирен всматривалась в лицо ясноглазого человечка-из-палочек, сидевшего перед ней, в поисках признаков хитроумия или жалости – хватило бы и намека, чтобы она обрушилась на него, как нож гильотины.

– Ладно, – кивнула наконец амазонка.

Потом схватила конверт и выбежала из комнаты. Это был самый длинный разговор, который случился между нею и Сенлином.

Существовали и тайные мотивы для обучения Ирен. Сенлин знал, что она способна выполнять работу двух мужчин, и хотел ее в команду. Но чтобы купить ее преданность, требовалось больше, намного больше, чем он мог себе позволить. И раз уж надежды на сделку не было, Сенлин решил эту преданность заслужить.

Итак, занятия начались. В середине дня, за закрытой дверью кабинета, склонившись над букварем, который он для нее сочинил, Сенлин обращался с амазонкой в точности как с неграмотными хулиганами из былых школьных времен: терпеливо и с неизменным содействием. Поначалу она держала перо как нож и атаковала бумагу. Перья одно за другим сгибались и ломались в ее руках, а на страницах расползались пауками черные кляксы. Прошло несколько дней, прежде чем амазонка научилась хотя бы вырисовывать замкнутые петли букв, хотя с каждым днем она уничтожала все меньше и меньше страниц и перьев. С каждым днем у нее получалось все лучше.

И Сенлин узнал, что она не совсем безграмотна. Ее обучение ускорилось благодаря знакомству с несколькими важными словами. Ирен могла читать стандартные этикетки на ящиках и глаголы, которые наиболее часто встречались в рекламных объявлениях. Она быстро училась и относилась к урокам всерьез. Она практиковалась самостоятельно и через неделю уже могла разбирать элементарные предложения. Ее решимость вдохновляла.

Терпение Ирен не было неисчерпаемым. Она страдала от неудач. На пике разочарований она обвиняла Сенлина в выдумывании правил, в противоречии самому себе, в издевательствах над ее попытками озвучить слова. Неоднократно она хватала то, что попадалось под руку – чернильницу или пресс-папье, – и грозно заносила над головой учителя. Но он продолжал объяснять логику грамматики тем же спокойным, убаюкивающим тоном:

– Видишь, у «J» хвостик поворачивает в обратную сторону, а у «L» стремится вперед. Попробуй еще раз. «Джон любит бить в барабан. Лайза любит звонить в колокольчик».

В конце концов Ирен откладывала импровизированное оружие и возобновляла сумбурные усилия.

И она всегда мстила. По крайней мере, Сенлин подозревал, что их занятия на станционном дворе отражали ее раздражение после уроков. Избранный ею метод обучения Сенлина самозащите состоял в том, чтобы безжалостно нападать на него, пока он не окажется в конце концов на спине, выдохшийся и в синяках. Затем, наблюдая, как капитан порта с трудом встает на ноги, она с предельной лаконичностью объясняла, что он сделал не так. Когда они дрались посохами, Ирен, сбив его с ног одним ударом, объяснила: «Ты держишь ступни слишком близко друг к другу». Когда они боксировали и Сенлин согнулся пополам от трех быстрых ударов в живот, она сказала: «Слишком долго думаешь». Когда они тренировались с деревянными мечами, Ирен врезала ему по уху с напутствием: «Не атакуй меч. Атакуй меня».