Эмили Сувада - Эта смертельная спираль [litres]

Я мысленно погружаюсь в себя, но вижу лишь тени.

Джип замедляется. Коул с остекленевшим взглядом съезжает с дороги на сильно заросшую тропу.

– Мы почти у лаборатории, – говорит он. – Осталось несколько километров. Ли отправился проверить здесь все еще ночью, но он активировал модуль невидимости, поэтому я не могу с ним связаться.

Мы подпрыгиваем на камнях и упавших ветках, пока не подъезжаем к джипу Леобена, припаркованному в зарослях у деревьев.

Все с такими же стеклянными глазами Коул вылезает наружу. Он просит меня остаться в машине, но я уже открываю дверь. А затем медленно соскальзываю на ноги и морщусь, когда боль простреливает еще не зажившее колено.

Над головой кружат голуби, и их крики так пронзительны, что напоминают стук града по крыше, но мне все же удается уловить тихий свист, разрезавший воздух. Три резкие ноты вновь вытягивают на поверхность воспоминания. Я тут же вскидываю голову и начинаю всматриваться в деревья. Этот сигнал мы использовали в детстве, когда звали друг друга. Я знаю ответ – эхо из двух последних нот. И тут же, не задумываясь, издаю его, а после слышу у себя за спиной резкий выдох.

Я оборачиваюсь и вижу Леобена, который выходит из леса с винтовкой и грязным рюкзаком. Грязь и пепел покрывают его лицо. Его разорванная рубашка обнажает на груди шрамы и черные татуировки, выполненные толстыми линиями. Его руки исцарапаны, перевязаны и испещрены следами засохшей крови. Но как только его карие глаза встречаются с моими, он застывает.

Ли все еще не доверяет мне. У меня черты лица человека, который пытал и вскрывал его, чтобы посмотреть, как он выглядел внутри. Как-то Ли сказал, что нет ничего опаснее благих намерений Агатты.

Но я не Агатта.

– Ли, – выдыхаю я.

Свежие воспоминания вылетают, как крошечные фейерверки, взрываясь в моей голове. Я вижу маленького и худого Леобена, играющего в какую-то игру в коридоре. Чувствую, как он прижимается ко мне, трясясь от боли. Вижу, как он с криками убегает от медсестер, оставляя позади себя кровавые следы и сжимая в маленьком кулаке осколок стекла.

Он мой друг, мой брат. Мы знаем друг друга с самого детства. Как я могла не заметить этого раньше?

Леобен, прищурившись, смотрит на меня, но, когда я встречаюсь с ним взглядом, на его лице появляется неверие. Он оглядывается на джип, где на полу разбросаны папки.

– Нет… – отступая назад, бормочет он. – Нет, это невозможно.

– Но это так, – уверяет Коул. – Это она, Ли. Это Цзюнь Бэй.

– Этого не может быть.

– Ли, – повторяю я, глядя на татуировки, которые покрывают его руки. И вдруг понимаю, что могу прочитать историю, нарисованную на его коже.

Орел, медведь, волк, скорпион и горный лев прокладывают себе путь по его рукам. Каждое животное – один из детей «Проекта Заратустра». Меня символизирует горный лев – маленький, но свирепый – и его путь заканчивается кругом, вытатуированным на груди Леобена.

– Ты поместил Цзюнь Бэй себе на сердце, – шепчу я.

– Конечно, – говорит он. – Она была моей сестрой.

– Красиво, – бормочу я и протягиваю руку, чтобы потереть пальцами его запятнанную чернилами кожу. – Но я уже, наверное, раз сто тебе говорила, Ли, что у горных львов нет пятен.

На мгновение мои слова повисают в воздухе, а затем Леобен врезается в меня, выбивая воздух из легких, и поднимает на руки. Его руки сдавливают мои бока, а лицо прижимается к моим волосам, когда он кружит меня в объятиях.

– Ай! – смеясь, вскрикиваю я. – Ли, мое плечо.

– Прости, прости меня. – Он опускает меня на землю, но все еще прижимает к себе, будто все еще пытается убедить себя, что я настоящая. – Я до сих пор не могу в это поверить. Господи, почему он так поступил с тобой?

Я прикасаюсь к его лицу, груди, провожу пальцами по шрамам. Любовь к нему заливает все светом внутри меня.

– Я не знаю, почему он сделал это, Ли. И не могу вспомнить.

Он сглатывает и прижимает мою руку к своему сердцу, слезы заполняют его глаза. Но затем он переводит взгляд на Коула.

– Тогда пойдем и спросим его. – Голос Леобена дрожит. – Я уловил сердцебиение в лаборатории. И не могу больше ждать. Я жажду его смерти.

– Дубинка может сработать, – говорит Коул. – Один из нас запустит ее, а второй воспользуется этим.

Леобен качает головой:

– Он будет готов к этому. Мы должны ввалиться туда с оружием.

Они вдвоем сидят на передних сиденьях джипа Леобена, а машина Коула на автопилоте следует за нами. Я сижу сзади и слушаю, как они обсуждают план, у меня на поясе висит кобура, в которой поблескивает пистолет. Мы встретимся с Лакланом в лаборатории. Мы обдумывали позвать «Картакс» или «Небеса», или отправить туда стаю дронов, но решили, что это опасно. Лаклан слишком умен. Он будет следить за каждым сеансом связи, ожидая любого намека на атаку. Если он почувствует угрозу, то может включить оранжевые светодиоды в любой точке мира так же, как он это сделал в Саннивейле.

Он держит весь мир в заложниках. И у нас нет выбора. Мы должны убедить его, что безобидны, и, как только подберемся поближе, убить.

Эта мысль словно тень штормового облака, нависшего над горизонтом. Я знаю, что это случится, но все еще могу не обращать на нее внимания. Могу еще несколько минут притворяться, что мы не планируем убить человека, которого еще несколько часов назад я считала своим отцом.

Если я начну больше думать об этом, то растеряю всю смелость и не смогу следовать плану, который возник в моей голове.

Пока мы едем, Коул и Леобен продолжают обсуждать условные знаки, принятые у военных, лучшие позиции для стрельбы, оружие, ловушки и другие непредвиденные обстоятельства. Их злость пульсирует в воздухе, и с каждой секундой ее становится все больше. Это то, что можно увидеть, когда они работают вместе. Два грандиозных оружия, переполненных силой, планируют нападение, которое, можно не сомневаться, будет выполнено с хирургической точностью.

Или, по крайней мере, они бы могли его совершить, если бы атаковали не Лаклана Агатту.

Я смотрю сквозь стекло в задней двери на три остроконечные горы вдали. Если Лаклан в лаборатории, значит, он находился здесь все это время. И именно об этом месте он писал в записке, которую оставил в панели Коула. Поэтому мне интересно, что случилось бы, если бы Новак не заставила нас поехать в Саннивейл?

Мы бы приехали сюда и обнаружили, что он ждет нас? Рассказал бы он мне правду о моем прошлом?

Почему-то мне так не кажется. План Лаклана намного запутаннее. Я все еще не знаю, чего он добивается, но думаю, он хотел, чтобы все произошло так, как и произошло. Когда мы приехали в Саннивейл, Новак упомянула, что получила анонимную записку о том, что я путешествую по стране с вакциной. В тот момент я посчитала, что это сделала Агнес, но она не знала, куда мы направлялись. Конечно, это мог быть Дакс или Леобен, но что-то мне подсказывает – они тут ни при чем.