Эмили Сувада - Эта смертельная спираль [litres]

– Но сейчас ты не станешь ему помогать, – говорит Коул. – Особенно после того, что он с тобой сделал.

– Я и не хочу этого делать, но у меня может не остаться выбора.

– Но у него не останется рычагов воздействия, если мы заблокируем его сигналы. Он ничего не сможет сделать.

– Разве ты не понимаешь? – шепчу я. – Он заставил меня вспомнить о тебе. А в твоем теле множество его алгоритмов. Я видела это, когда взламывала твою панель. И понимаю это каждый раз, когда твои глаза темнеют. Если ты отправишься туда со мной, уверена, он найдет способ причинить тебе боль. И тогда я сделаю все, что он скажет. Он заставил меня вспомнить прошлое, чтобы использовать мои чувства к тебе, манипулировать мной. Это даст ему в руки все козыри.

Коул пристально смотрит на меня, нахмурив лоб. Вокруг его глаз видны тени, а щеки впали. Он выглядит слабее и истощеннее, чем после того, как получил пулю. Я не могу смириться с мыслью, что снова потеряю его. И не буду смотреть, как он страдает. Каждую минуту с тех пор, как он вернулся в мою жизнь, Коул защищал меня, и теперь пришла моя очередь.

Он застывает, когда понимает, что я задумала.

– Нет, ты не отправишься туда одна. Точно нет.

– Ты должен позволить мне это сделать.

– Это, черт возьми, даже не обсуждается. – Глаза Коула сверкают. – Я только что вернул тебя. И не стану рисковать тем, что могу снова тебя потерять.

– Это зависит не от тебя.

Коул бледнеет. Он догадался обо всем по моему лицу, поэтому вытягивает руки, пытаясь закрыть мне рот.

Но не успевает.

– Рекумбентибус.

Слово пронзает его словно пуля. Он резко оседает, кашляет, а затем отключается.

– Господи, – говорит Леобен. – Что, черт возьми, ты только что сделала?

Я подползаю к задней двери джипа и открываю ее.

– Вырубила его. Он очнется через пятнадцать минут. Я пойду в лабораторию одна – не пытайся идти за мной. Подожди здесь и заблокируй его сигналы.

– Есть, мэм, – ошеломленно говорит Леобен. – С возвращением, Цзюнь Бэй.

Я киваю и, повернувшись, шагаю к зданию, не уверенная, что за чувства меня охватили после этих слов.

Стальная дверь, ведущая в лабораторию, не заперта. Я открываю ее и вижу темную комнату ожидания, которая есть в каждой больнице. Напротив пустой стойки регистрации с огромными рогами «Картакса» на стене стоят запыленные стулья. Как только я захожу внутрь, на потолке зажигаются трехгранные светильники, создавая дорожку из света к коридору на другом конце помещения.

Лаклан знает, что я здесь. Конечно же, знает. Скорее всего, он отслеживал наши передвижения всю дорогу от Саннивейла. Светильники мигают, призывая меня поторопиться. Лаклан проведет меня через лабораторию.

– Ну ладно, – бормочу я. – Я обязательно доберусь до тебя.

Я позволяю двери захлопнуться за мной и хромаю по коридору. Светильники на потолке вспыхивают, ведут меня мимо пыльных комнат, которые вытаскивают на свет воспоминания. Как я бегала по этому коридору в детстве, как меня, крича и пиная, тащили по нему за волосы, а из моей руки торчали провода.

Светильники приводят меня к двери без опознавательных знаков, но даже без них я откуда-то знаю, что мне нужно сюда. Чувствую это каким-то шестым чувством. Это зудит в основании черепа. Я стискиваю зубы и поворачиваю ручку.

Дверь распахивается, и передо мной расстилается сверкающая лаборатория, которую я уже не раз видела раньше. Комната из моих снов и вспышки воспоминаний во время расшифровки. Пол выложен плиткой, а за стеклянной стеной видно три остроконечные горных вершины. Они вырисовываются вдали, окутанные туманом.

Лаклан сидит напротив двери и смотрит на меня с улыбкой.

– Привет, дорогая, – говорит он. – Я так долго тебя ждал.

Я застываю. Последние два часа мне пришлось собираться с силами, чтобы встретиться с ним, но это все равно поражает меня как пуля. Он тяжело ранен. Кожа на его лице покрыта струпьями и ссадинами. Он сидит в автоматическом кресле, которое выглядит так, словно его стащили из кабинета стоматолога. Одна рука забинтована, а на другой видно множество волдырей, сочащихся жидкостью. Его запястья и шея обмотаны несколькими слоями бинтов, сквозь которые проступают пятна крови.

Но это он. Лаклан. Человек, который какое-то время называл себя моим отцом. Мы встречаемся взглядами, и это вызывает целый поток спутанных воспоминаний. Я вижу, как мы проводили дни в хижине, а затем то, какими кошмарными были годы в плену лаборатории.

Я была его подопытной. Его жертвой.

А последние три года его дочерью.

– Это действительно ты, – говорю я и шагаю в дверной проем.

Лаклан переводит налитые кровью глаза на пистолет на моем поясе. А затем что-то начинает гудеть в дверной коробке. Я опускаю глаза и вижу, как два электромагнита вырывают узел из моего раненого колена.

Когда по моим ногам дугой проносится боль, я кричу и падаю на пол. Кровь брызжет на плитку. Мои легкие сжимаются, как кулаки, заставляя кататься по полу. Кажется, мое правое колено уцелело. Оно находилось за пределами дверного проема, когда магниты сработали.

А моему левому колену, которое пострадало еще в «Хоумстэйке», не так повезло.

Черная ткань штанов разорвана, и мне прекрасно видно зияющую рану на левой ноге. Она тянется от середины бедра до икры, обнажая темные мышцы, пульсирующие вены и белые блестящие кости.

Лаклан вставил электромагниты в дверь. Но это моя ловушка, моя чертова ловушка. Как он, черт возьми, узнал о ней?

Пистолет вылетел из кобуры, его притянули электромагниты. Он отскакивает от дверной рамы и скользит по плитке, останавливаясь далеко от меня. Металлический узел из левого колена впечатался в дверной проем, а из раны на ноге торчит золотистый кабель. Он щелкает, извивается и искрится на плитке, пытаясь вновь подключиться к узлу.

– Воспользуйся своим ремнем, быстро.

Я поднимаю одурманенный взгляд. Лаклан неподвижно сидит в кресле, бесстрастно наблюдая, как моя кровь образует на полу темный блестящий бассейн.

– Тебе нужно перетянуть бедро ремнем, иначе ты истечешь кровью. У тебя повреждена артерия, дорогая. Тебе лучше поторопиться. Ты скоро потеряешь сознание.

Я выдергиваю пояс залитыми кровью пальцами и на ощупь затягиваю его вокруг бедра.

– Сильнее, еще.

Дыша с трудом и стиснув зубы от боли, я дергаю ремень.

– Хорошо. Прости, что пришлось причинить тебе боль, Катарина, но я хотел убедиться, что мы сможем поговорить, прежде чем ты попытаешься меня убить.

Я завязываю ремень и тяну за концы, чтобы еще сильнее стянуть ногу, но рана продолжает пульсировать, а на плитку льется густая горячая кровь. Ткани в колене только сформировались после повреждений в «Хоумстэйке», и они еще хрупкие. Магнит разорвал их словно нож, разрезающий фрукты. Я стискиваю зубы и затягиваю ремень покрепче.