Эмили Сувада - Эта смертельная спираль [litres]

И была бы не единственной.

– Так почему ты просто не расскажешь об этом людям? – спрашиваю я. – Никто не захочет испытать это снова. Не после гидры и того, что она сделала с людьми. Мы могли бы решить, как остановить это, отсечь в этом поколении. Ты же вырастил нескольких детей чумы в баках, так почему не придумал способ, как предоставить возможность сделать выбор будущим родителям?

Лаклан закрывает глаза и вздыхает. Но из-за обожженного горла этот звук кажется грубым.

– А ты не думаешь, что я пытался, Катарина? Наверное, с тысячу раз. Геном человека – это идеально сбалансированное уравнение с таким количеством переменных, что мы еще в них не до конца разобрались. Нельзя просто вырвать ген из него и ожидать стойкого результата. Вот почему гентех не может изменить естественную ДНК. Сердцевина, делающая нас людьми, постоянна и неизменна. Я пробовал выращивать образцы с удаленным геном гнева, но их мозг так и не сформировался должным образом. Когда-нибудь в будущем ученые узнают, как аккуратно отсечь этот кусочек нас, но сейчас мы можем положиться лишь на тебя.

Что-то внутри меня трепещет. Я прижимаюсь к стене и пристально смотрю в глаза Лаклана.

– О чем ты вообще говоришь?

– Благодаря исследованиям с Коулом я смог выстроить схему расположения инстинктов в генах, и его дар показал, как их можно активировать или подавлять. Но ты действуешь на более высоком уровне. Твоя ДНК пишет саму себя. Твое тело может взять какофонию звуков и превратить их в симфонию. Твоя ДНК сбалансирует уравнение человечества каким-то невообразимым способом. Если ты поможешь мне, Катарина. Если мы станем работать вместе, то сможем скопировать твой дар и поделиться им с миром.

– Я понимаю, что ты хочешь изменить их, – шепчу я. – И хочешь переписать их ДНК, как поступил с моей. Но не понимаю, какое отношение это имеет к инстинктам?

Он улыбается:

– Ты не осознаешь истинной красоты своих талантов, Катарина. Когда меняется твоя ДНК, то перекодируется не только твое тело. Твой разум раскрывается как цветок, имитируя личность человека, чью ДНК ты приняла. Твой мозг перестраивается с такой легкостью, на развитие которой нам потребуются века. Ты можешь принять личность и сильные стороны любого.

– Мой… мой мозг? – Холод пронзает мое тело. – Что ты имеешь в виду?

Лаклан смеется:

– Ты всегда была смышленой, дорогая, даже в детстве. Ты решала головоломки быстрее, чем другие, и всегда помнила, что тебе говорили. Но изменения начались рано. И бо́льшая часть твоего интеллекта перенята от меня. У тебя не только мое лицо, Катарина. Я также отдал тебе и свой разум.

– Нет, – выдыхаю я.

Сумятица в моей голове разрастается, разбивая последние надежды, последние остатки самообладания.

Не мой разум. С чужим телом я бы еще могла смириться. Это просто кожа, кости и плоть. Что-то непостоянное.

Но он не может забрать мой разум.

– Разве ты не думаешь так же, как и я, иногда? – спрашивает Лаклан. Разве ты не читаешь мой код так, будто сама написала его, дорогая?

Мой желудок сжимается. Наклонившись в сторону, я давлюсь кашлем. Он воссоздал свой разум во мне. Он забрал себе все, чем я являюсь.

И теперь он хочет поступить так же с остальными.

Ярость проносится по моему телу, как искра по запалу. Сквозь слезы я вижу выроненный пистолет, который лежит вне моей досягаемости. Я бросаюсь к нему, чтобы схватиться за ствол, но рука скользит в луже крови, а колено врезается в плитку. От боли с губ срывается надрывный крик. Мое тело невольно корчится на полу.

– Вот он! – кричит Лаклан. – Гнев, Катарина! Я вижу его в тебе так же ясно, как день.

Я втягиваю воздух и пытаюсь дотянуться до пистолета. Он чертовски прав, это гнев – и я зову его изо всех сил, которые у меня остались. Зверь воет, поднимается во мне, застилает глаза красной пеленой, а я подзываю его, умоляя вновь охватить меня.

Лаклан должен умереть. Он убил меня, потому что нет другого слова, чтобы описать то, что он со мной сделал. Он содрал с меня всю до крупицы личность, которой я была.

Наконец я хватаюсь за ствол, подтаскиваю пистолет к себе по плитке и поднимаю, переворачиваю, обхватываю пальцем спусковой крючок.

– Что бы подумал Коул, если бы увидел тебя сейчас?

Я замираю, целясь в сердце Лаклана. Невольно бросаю взгляд на окно, где вижу свое искривленное гневом лицо, наложенное на горы.

У меня перехватывает дыхание. Я никогда не видела себя такой, никогда не смела смотреть в зеркало в те моменты, когда поддавалась гневу. Девушка в окне мне не знакома, но в ее глазах отражается эхо ребенка, о котором я только начинаю вспоминать.

Девочка, которая вонзила ножницы в шею медсестре. Которая убила четырнадцать охранников, чтобы сбежать из лаборатории, где провела все свое детство. Она бы не колебалась, она бы всадила в грудь Лаклана всю обойму.

Но я больше не хочу быть ею.

Зажмурившись, я кричу от отчаяния. Палец соскальзывает с курка. Гнев, бушующий внутри меня, требует застрелить Лаклана прямо сейчас, но я не буду поддаваться ему. Я не хочу убивать его в приступе ярости или ради мести. Я хочу быть девушкой, на которую Коул смотрел с удивлением. Которая улыбалась со страниц его скетчбука.

Он хоть и считает меня жестокой, но не убийцей.

Я бросаю пистолет на пол, дрожа от выброса адреналина.

– Я не убью тебя, но и помогать не стану. Ты должен остановить это безумие. Люди имеют право принимать собственные решения. Ты не можешь навязывать им свою волю.

– Ты защищаешь гнев, Катарина! Я отсекаю лишь часть ДНК, от которой мы должны были избавиться еще давным-давно. Это реликвия тех времен, когда людям приходилось убивать всех, чтобы выжить. Тогда мы полагались на этот инстинкт, но сейчас он больше не нужен. Это связывает нас, удерживает от истинного потенциала. Неужели то, что ты увидела в Саннивейле, заслуживает спасения?

Я закрываю глаза и вижу руки Дакса на своей шее. Как потемнело в глазах после того, как он выстрелил мне в спину. Люди в Саннивейле превратились в толпу кровожадных животных. И ни одного из них мне бы не хотелось защитить. Ничто не стоило спасения.

Но это не значит, что я готова отречься от всего рода человеческого.

– Этот выбор зависит не от тебя. А от каждого из нас. – Я стискиваю зубы и пытаюсь выпрямить спину. – Я видела, как Дакс поборол гнев, когда осознал, что сделал со мной. Если он оказался достаточно силен, чтобы бороться с твоим кодом, то значит, у людей достаточно сил, чтобы бороться с инстинктом. И мы можем подавить его самостоятельно.

Лаклан качает головой. Отрывистые покачивающие движения.

– Пока остается гнев, человечество никогда по-настоящему не освободится от него. Он осядет в дальних уголках мозга и, как болезнь, станет влиять на каждый наш выбор, каждое действие. Он всегда будет контролировать нас, и его не остановить. Беспощадную тупость животных и истинный человеческий потенциал разделяет пропасть, Катарина. Но благодаря цивилизованности нам удалось выстроить над ней мост. Вот только гнев мешает нам по нему перейти. Мы не сможем развиваться, если бросим багаж прошлого. Мы – несовершенные звери и не сдвинемся вперед ни на шаг, пока не избавимся от этого изъяна. Ты не можешь всерьез рассуждать о том, чтобы оставить это зло внутри нас, дорогая. Это безумие.