Лэйни Тейлор - Муза ночных кошмаров [litres]

Она соскользнула с подушечки большого пальца серафима, съехала по ладони и полетела за край мизинца. Скулы Лазло заходили желваками, пока он осматривался. Он почти приземлился сюда на шелковых санях. Его первая встреча с Сарай – единственная встреча с ней живой и настоящей – произошла здесь, когда она крикнула из дверного проема: «Бегите!» и спасла жизнь ему, Эрил-Фейну, Азарин и Солзерин. Прямо на этом месте – она спасла им жизни и потеряла свою.

– Тут должны быть перила, – сказал он.

Разумеется, теперь это казалось хорошей идеей.

– Я никогда не чувствовала себя здесь небезопасно, – ответила Сарай. – Я не знала, что цитадель может накрениться.

Она подошла к краю и посмотрела вниз. Это сложно было назвать краем. Ладонь закруглялась по бокам, образуя низкую наклонную поверхность. Достаточно, чтобы никто не мог просто сойти с выступа, но недостаточно, чтобы поймать человека, если ладонь накренится. И хоть Лазло был полон решимости предупредить подобные случаи, от такого зрелища волоски на его руках встали дыбом. Он сделал так, чтобы перед девушкой появились перила.

– Глупенький, – усмехнулась она, проводя по ним ладонью. – Я не могу упасть. Разве ты не понял? Я могу летать.

После этих слов из ее плеч выросли крылья – как те, что были во сне о крылотворцах. Лисьи, как ни забавно, покрытые мягким оранжевым пушком. Те были на ремнях. Эти выросли прямо из плеч. Почему бы и нет? Сарай расправила их, опустила вниз и взлетела. Она не могла улететь далеко. Не могла улететь. Ниточка Миньи держала ее в цитадели, но ощущения все равно были неописуемыми. Казалось, будто она действительно парит.

Лазло поймал ее за талию и привлек в свои объятия, и как бы ни был хорош полет, подобное приземление в тысячу раз лучше. Сарай устроилась поудобнее, обхватив руками его шею, закрыла глаза и ласково поцеловала. Целовала ту часть, которая не пострадала от укуса, и делала это с максимальной осторожностью. Играючи задела его слегка приоткрытыми губами. Легонько облизнула их кончиком языка. Язык Лазло так же легонько коснулся ее.

И тогда Сарай повторила слова юноши пару ночей назад, когда они испытали свой первый восторженный намек на первый поцелуй.

– Ты испортил мой язык для всех других вкусов, – прошептала девушка и почувствовала, как губы юноши расплываются в улыбке.

В их дыхании слышался звук – едва различимые вздохи. Тела помнили жар прошлой ночи, когда теплые губы Лазло сомкнулись на кончике ее груди, как незадолго до укуса они прижимались друг к другу. И тогда тепло разлилось снова – пламя, овеянное ветрами.

Лазло почувствовал боль. Выступила кровь. Они задели рану. Но юноша не пытался остановиться, лишь прижал Сарай крепче и страстно поцеловал. Ее пальцы опустились в его волосы. Они сплелись прямо на ладони серафима. Под сорочкой пульсировала серебряная элилит. Сарай жаждала губ, рук, кожи, огня Лазло, как жаждала его тела на своем, чтобы жар юноши наполнил ее. Лазло хотел коснуться сияющего очертания татуировки, вкусить ее, почувствовать, заставить переливаться, заставить мурлыкать. Ни один из них не знал, что делать. Но тела знали и хотели этого.

Они хотели, но отстранились с диким пожаром внутри и кровью на губах.

– Я хочу… – прошептала Сарай.

– И я, – выдохнул Лазло.

Они смотрели друг на друга, поражаясь тому, как быстро разгорается пламя, и негодуя от того, что не могут позволить разгореться себе. Сарай планировала просто поцеловать Лазло, но теперь стремилась полностью поглотить его. Она чувствовала себя голодным хищным зверем, и… ей это нравилось. Девушка испустила дрожащий смешок и ослабила свою хватку, соскользнув обратно на пол.

Это трение заставило Лазло закрыть глаза и сделать успокаивающий вдох.

– Твоя губа, – заметила Сарай, виновато потупив взгляд. – С такими успехами она никогда не заживет.

– Мне нравятся эти успехи, – ответил Лазло своим самым хриплым голосом – как заметила Сарай, таким он бывал в моменты горя или страсти. – Я всегда могу вырастить новую губу, а вот это мгновение уже никогда не вернуть.

Сарай склонила голову набок.

– В этом утверждении нет ничего неправильного.

– Абсолютно. Оно искреннее.

– Наверняка где-то губы растут на лозах.

– Мир огромен. И шансы велики.

Сарай улыбнулась и почувствовала себя глупышкой – в самом лучшем смысле этого слова.

– Но мне нравится эта губа. Я назначаю себя ее защитником. Никаких поцелуев до дальнейших распоряжений.

Лазло прищурился:

– Это худшая идея, которая приходила тебе в голову.

– Считай это испытанием. Ты не можешь целовать, но тебя могут. Нужно было сразу это уточнить. Только не в губы.

– А куда же? – заинтригованно осведомился он.

Сарай задумалась.

– В бровь, например. Наверное, только туда. Определенно не в шею, – сказала она с блеском в глазах. – И не в то местечко за ухом. – Девушка задела его кончиками пальцев, из-за чего по телу Лазло прошла дрожь. – И уж точно не сюда.

Сарай медленно провела линию вдоль его груди, ощутила, как напрягаются мышцы под рубашкой, и захотела снять ее и поцеловать юношу прямо здесь и сейчас.

Лазло схватил ее за руку и прижал к сердцам, ударявшимся о стенки груди. Взглянул на Сарай с кипящим восторгом. Как же сияли его мечтательные глаза! Девушка видела в них свое отражение и заходящее солнце: голубые пятнышки в радужных оболочках, немного багрового и розового, и одинаковые ярко-оранжевые полосы, перекрывающие серый цвет.

– Сарай, – произнес он, и его голос был даже грубее, чем в горе или страсти. Он звучал так, будто его сломали, а затем собрали воедино, не обнаружив половины кусочков. Опустошенно, сладко и идеально. – Я люблю тебя.

И Сарай растаяла.

Ранее, в галерее, это звучало неправильно – с Миньей, призраками, клятвами и угрозами, – но здесь и сейчас это было идеально и доказывало, что в конечном итоге Сарай неподходящий защитник для губы Лазло. Она поцеловала его. Вернула те же слова, прошептав их у самых губ, и оставила при себе. Это возможно: отдать и оставить слова. «Я люблю тебя» настолько щедры.

И когда солнце погрузилось за Пик, они встали у перил и наблюдали, как свет проникает сквозь демоническое стекло – тысячи гигантских скелетов, сплавленных в гору. И тогда внутри Сарай заиграла нервная барабанная дробь.

До чего странно, что это ее первые призрачные сумерки. Она не пробыла мертвой и суток. Зародятся ли ее мотыльки или они тоже утеряны навсегда?

Пришло время узнать.

С самого начала дар Сарай проявлялся как необходимость кричать. Ее горло и душа требовали этого каждую ночь. Если она пыталась сопротивляться, давление нарастало до тех пор, пока она не могла его сдержать. Нечто внутри нее хотело вырваться на свободу. Это то, кем она является.