Михаил Рожков - Хранитель

Слева показалась площадь, празднично украшенная. Монахов шёл, любуясь красиво наряженной высокой елью, красиво залитым катком, праздничными декорациями. Кое-как свыкшись с непогодой, мужчина твёрдо решил дойти до дома. Так, потихоньку, шаг за шагом, он вышел на Оборонную улицу. Пройти ещё оставалось прилично. Людей на улице уже практически не встречалось. Мимо проехало чудо отечественного автомобилестроения, притормозило возле Геннадия Викторовича, и из опустившегося водительского стекла раздался голос:

— Такси до дома надо?

— Не надо, — буркнул в себя историк и продолжил загребать ногами снег в сторону дома. Шажок, ещё шажок, Геннадий подбадривал себя, как мог, борясь с непогодой, нечищеным снегом и опьянением. Наконец, показалась его улица. До дома оставалось несколько сотен метров. Улица выглядела безлюдной, ни машин, ни людей, лишь кое-где горящий в окнах свет. Свернув около трамвайного депо, мужчина продолжил свой путь в подъём, параллельно трамвайным путям. Дойдя до частного сектора, Монахов решил немного передохнуть. Ноги гудели, сердце бешено стучало от непривычной физической нагрузки, шапка на голове насквозь промокла. Остановившись и шумно выдохнув, он принялся искать в кармане сигареты. Неожиданно из темного угла вышла фигура. Это был высокий мужчина, одетый в чёрную кожаную куртку. Снег хлопьями ложился на неё, таял и стекал.

— Монахов Геннадий Викторович? — спросил мужчина.

— Да, — испуганно ответил Геннадий, бросив попытку найти сигареты. — Послушайте, если вы решили меня ограбить, то сегодня у вас неудачный день, а точнее, ночь. Денег у меня в кармане — кот наплакал.

— Нет-нет, — принялся оправдываться неизвестный. — Мне просто очень нужно с вами поговорить.

— Не кажется ли вам, друг мой, что вы выбрали не самое удачное время? — немного расслабившись, спросил историк.

— Не самое удачное, согласен. Но дело не терпит отлагательств.

— Чудной какой. Предупреждаю, что если вы родитель одного из моих студентов, то зачёт у меня можно сдать только своим умом. И никакие ваши угрозы тут не помогут.

— Меня интересует копьё Лонгина.

— Вот как? Кто вы?

— Не самое удачное место для этого разговора. Может, к себе домой пригласите, там и поговорим?

— А, я понял, — хлопнув себя по голове, воскликнул Монахов. — Вы маньяк-насильник. Возможно, ещё и грабитель.

— Нет. Мужчины меня в сексуальном плане не привлекают.

— Может, тогда скажете своё имя?

— Ручкин Пётр Алексеевич. Журналист.

— Да? — удивился Геннадий и принялся вглядываться в лицо журналиста. — Точно, я вас знаю. По телевизору видел.

— Ну раз мы всё выяснили, может, пригласите к себе домой? Холодно всё-таки, да и разговор будет очень серьёзный.

— Ну что ж, в связи с открывшимися новыми обстоятельствами, милости прошу.

Они молча, борясь со снежными заносами, добрались до дома историка. Двор спал. Спал город. Спали коммунальные службы.

Монахов достал из кармана ключи, приложил к домофону, открыл подъездную дверь и вошёл внутрь. Следом вошёл и Ручкин. Поднявшись на третий этаж, Геннадий Викторович ловко открыл дверь, вошёл в квартиру и пригласил следом журналиста.

— На кухню? — предложил Геннадий, снимая ботинки.

— Как вам будет удобно, — ответил Пётр Алексеевич, снимая верхнюю одежду.

— Может, тогда коньячку? Я, признаться, его употребляю редко, но для дорогих гостей всегда держу. Коньяк хороший, из Еревана привёз. Тем более не каждый день ко мне такие люди заходят, хоть и обстоятельства нашей встречи, мягко сказать, странны.

— Дальше будет ещё интересней. А от коньячка не откажусь.

— Тогда проходите на кухню, а я сейчас принесу.

Пётр Алексеевич прошёл на кухню и уселся за стол. Обстановка на кухне оставляла желать лучшего. Старая газовая плита, старая раковина, старый холодильник. Стены были выкрашены непонятного цвета краской и местами замазаны цементом. Зато окно было пластиковое и стол новый.

Монахов вернулся с бутылкой конька в руках, достал из старого серванта рюмки и поставил всё на стол.

— Ну, рассказывайте, — произнёс Геннадий, разливая по рюмкам.

— Что вы знаете про красную землю? — спросил журналист.

— Да не особо много, — удивился вопросу историк. Там в каком-то поселке что-то с землёй случилось. Красная вроде как стала. То ли радиация какая, то ли что. Стеной их обнесли, опыты какие-то проводят. Информации мало об этом. Как-то лет пять назад по телевизору часто крутили. Я думаю, фейк это.

— Тогда в то, о чём я вам сейчас расскажу, вам будет трудно поверить. Но всё-таки постарайтесь это сделать. Рассказ будет долгим.

И Ручкин принялся рассказывать обо всех событиях, случившихся с ним на красной земле. Геннадий Петрович слушал внимательно, периодически удивлялся, время от времени что-то переспрашивал, кое-где, судя по глазам, не верил. К пяти утра бутылка опустела, а Ручкин и Монахов называли уже друг друга на «ты».

— Слушай, Петь, то, что ты рассказал, конечно, очень интересно. Но поверить в это сложно.

— Но ты же сам писал про копьё и про часть элемента.

— Да, но одно дело писать и размышлять, другое дело поверить во всё это. Ты бы сам поверил?

— Я? Нет. Но у меня есть ещё один аргумент.

— Какой?

— Кинжал.

С этими словами Ручкин достал из-за пазухи сверкающий сталью, с вкраплением в лезвие чёрного металла, кинжал.

— Можно посмотреть? — удивлённо спросил историк.

— На, возьми.

Монахов протянул руку, взял в руки клинок и тут же взвыл от боли, кинжал упал со стуком на пол, а Геннадий Викторович принялся дуть на ладонь. На его кисти и пальцах остался ожог.

— Открой кран и под воду сунь, — произнёс журналист, подняв с пола кинжал и спокойно спрятав его обратно.

— Что это, чёрт возьми, было? — выругался историк, пытаясь подставить руку под струю воды. Этому действию мешала гора посуды, которой была забита раковина.

— Он воспринимает только меня. Только я могу его держать безнаказанно. Раньше ещё и Анна Серафимовна могла, а теперь, выходит, только я.

— Значит, это всё правда? — спросил Геннадий, кое-как расположив руку между тарелок. — И что же ты хочешь тогда от меня?

— Я не знаю, что мне с этим всем делать. Я чувствую, он меняет меня.

— В каком смысле?

— Ты думаешь, как я тебя нашёл?

— Как?

— Во мне начинает расти какая-то сила. Мне это не очень нравится. И я не знаю, как дальше быть.

— Вот дела, — произнёс Монахов, бинтуя руку полотенцем. — Тут так сразу и не скажешь. У меня были кое-какие записи по этому поводу. Надо покопаться, возможно, что и прояснится. Но не сейчас. Сейчас голова просто лопнет от обилия событий и информации. Давай-ка спать. Можешь лечь в соседней комнате, а завтра на трезвую голову и подумаем.