Михаил Рожков - Хранитель

— Спать так спать. Сам, признаться, с ног валюсь.

Геннадий Викторович проснулся от непонятного стука. Стук был очень сильный и продолжался безостановочно.

«Задолбали эти соседи со своим ремонтом», — пробурчал Монахов и накрыл голову подушкой.

Стук не прекращался. Вдруг до Геннадия дошло, что стучат в дверь. Он, кряхтя, нашёл мобильник на полу и взглянул на время.

«И кто это в субботу в одиннадцать утра долбит», — запричитал историк, встав с кровати и подойдя к входной двери.

Из соседней комнаты показалось заспанное лицо Ручкина.

— Привет, Петь, — кинул он журналисту и повернул ключ в замке.

— Не открывай, — крикнул Пётр Алексеевич, но было поздно.

Дверь с силой распахнулась, и в лоб Гены упёрлось чёрное дуло пистолета. Он машинально попятился назад, человек в чёрной маске и куртке вошёл в коридор. Следом появился ещё один в такой же маске, который, в свою очередь, навёл пистолет на журналиста.

— Руки подняли! — произнёс грубый голос.

Монахов и Ручкин подчинились.

— На кухню! — вновь скомандовал человек в маске.

Геннадию и Петру Алексеевичу ничего не оставалось, как подчиниться.

— Ручкин кто?

— Я, — ответил журналист.

— Где кинжал?

— Какой кинжал?

Бандит передёрнул затвор и произнёс:

— Повторяю последний раз, где кинжал?

И тут Пётр Алексеевич понял, что с этими ребятами шутить не стоит.

— А вы, собственно, кто такие? — попытался спросить историк, ещё, видимо, не до конца понимая, что происходит.

— Рот закрой, толстый, — грубо ответил неизвестный. — Я повторяю, где кинжал?

— У меня, — ответил журналист.

— Сюда давай.

Ручкин медленно достал кинжал и протянул его на вытянутой руке человеку в маске. Тот протянул руку навстречу, схватил его и тут же закричал от боли, выронив клинок. Воспользовавшись моментом, Пётр Алексеевич схватил вчерашнюю пустую бутылку со стола и нанёс удар по голове бандиту. Тот молча рухнул на пол. Второй бандит явно не ожидал такого развития событий и на мгновение растерялся. Этим и воспользовался Монахов. Он толкнул бандита в сторону мойки, тот рухнул на гору немытой посуды, выронив пистолет. Историк ловко схватил табурет и приложил его об голову неизвестного. Тот упал рядом с первым.

— Это кто? — спросил возбуждённый и запыхавшийся Геннадий.

— Ты у меня спрашиваешь? — ответил Ручкин.

— Но ты же сказал, не открывай. Я подумал, может, ты их знаешь.

— Первый раз вижу. Просто почувствовал опасность.

— Что делать-то будем?

— Валить надо, — произнёс Пётр Алексеевич, поднимая с пола кинжал и пряча его.

— Как валить? Надо полицию вызвать, — закричал Гена, размахивая руками.

— Поверь мне, того, кто их прислал, полиция не остановит. Так что ты как хочешь, а я ухожу. Если ты со мной, у тебя есть две минуты на сборы.

— Твою мать, — выругался историк и принялся быстро одеваться, попутно забрав из тумбочки паспорт и деньги.

Мужчины быстро спустись по лестнице и вышли во двор.

— Куда пойдём? — спросил Гена.

— Не знаю, надо где-то посидеть, подумать. Я так быстро на ходу соображать не могу. Главное, чтобы подальше от твоего дома.

— Давай до Первомайской дойдём, там хорошая кафешка. А то у меня от волнения что-то аппетит разыгрался.

— Пошли.

Спустя пятнадцать минут мужчины сидели за столом кафе и с удовольствием ели пиццу, изредка поглядывая в окно, из которого открывался вид на проспект.

— Интересно, как они там? — спросил Монахов у Ручкина, поглощая свой кусок.

— Ты про кого?

— Про сегодняшних визитёров.

— Живы, что им будет-то, башка-то пустая.

— Откуда знаешь?

— Чувствую. И чувствую, как сила с каждым днём растет во мне. Я привыкаю к кинжалу, и он привыкает ко мне.

— Он к тебе? С чего ты взял?

— Надпись на рукоятке. Помнишь, я говорил тебе про надпись: «И в белый саван я войду»?

— И что?

— Она исчезла.

— Как, совсем?

— Да. Абсолютно чистая рукоятка.

— И что ты думаешь со всем этим делать? — задал вопрос Геннадий, беря ещё один кусок пиццы с подноса.

— Я хочу от него избавиться. Не нужна мне ни сила, ни могущество, ни эти приключения. Вот только надо избавиться от него так, чтобы он не попал в плохие руки. А я хочу жить своей обычной жизнью со своей семьёй.

— Ясно, — произнёс историк, продолжая уплетать пиццу. — А всё же почему ты именно ко мне за помощью обратился?

— Во-первых, мне понравилась твоя статья, опубликованная в интернете. А во-вторых, я предчувствовал, что начнутся приключения, и хотел, чтобы они происходили в другом городе, подальше от моей семьи.

— А меня ты спросил, хочу ли я эти приключения? — крикнул Геннадий Викторович и бросил кусок недоеденной пиццы в тарелку. — Может быть, я тоже хочу жить спокойной жизнью, чтобы ко мне не врывались люди в масках и с пистолетом в руках.

Монахов кричал так громко, что немногочисленные в это время посетители кафе обернулись. Он, увидев это, резко замолчал и отвернулся, принявшись смотреть в окно.

— Извини, — тихо проговорил Пётр Алексеевич. — Давай я сейчас встану и уйду. За тобой они охотиться не будут. Им другое нужно.

— Сиди уже.

— Нет, я пойду. Извини ещё раз.

— Да сядь ты уже. Вместе будем выпутываться.

— Чего вдруг?

— Это всё потому, что я мягкий и безотказный. Во всяком случае, так говорила моя бывшая.

Они помолчали немного. Тишину нарушил подошедший официант.

— Ещё что-нибудь будете заказывать? — спросил он.

— Ещё одну пиццу. Ассорти, — не раздумывая, ответил Геннадий.

— Не лопнешь? — осведомился журналист.

— Не должен. Как думаешь, кто эти люди?

— Не знаю. Интересней тот, кто их прислал. Думаю, нам сейчас нужно на время где-нибудь затаиться.

— Знаю, — закричал вдруг Геннадий. Знаю одного человечка, который нам наверняка сможет помочь.

— Кто это?

— Макс. Друг детства. Очень солидный бизнесмен и очень умный человек.

— И чем же он нам поможет?

— Не знаю. Но верю, что он обязательно что-нибудь придумает. Во всяком случае, я знаю точно, что он очень обидится, если узнает, что я был в беде и не попросил его о помощи.

— Ну, раз так, то действуй.

— Я ему сейчас позвоню и всё объясню.

— Только давай объяснишь не всё, — остановил его Ручкин. — Про кинжал и красную землю не стоит.

— Ну что же я без понимания, что ли. Сглажу углы, не переживай.

Монахов достал телефон и принялся набирать номер друга, а Ручкин встал из-за стола и направился в туалет. Вернувшись, он застал довольного сидящего историка, ковыряющего зубочисткой в зубах и разглядывающего девушку за соседним столиком.

— Всё в порядке, — сказал он журналисту. — Макс всё понял с полуслова. Обещал быть здесь через полчаса.