Михаил Рожков - Хранитель

— Эй, ты что делаешь? — закричал Токарев, до этого мирно наблюдавший.

— А что такое? — спросил Семёнов, пощёлкав секатором в воздухе.

— Ты на хрена ему палец отрезал?

— Тебя что-то не устраивает? — злобно спросил бывший мэр.

— Мы договаривались только попугать, ты не говорил, что будет кровь.

— А ты хочешь чистеньким из всего этого выйти и бабки за просто так получить?

— Так и режь журналиста, зачем Гену-то?

— А что, жалко стало друга, которого ты предал?

— Это наши с ним дела, но о том, что ты Гену будешь калечить, мы не договаривались. Режь журналиста.

— Ты мне ещё поуказывай, что делать. Не нравится смотреть, выйди вон.

Кровь с ладони стекала по рукаву Монахова, капая на пол. Историк плакал. Семёнов схватил следующий палец и вставил меду лезвиями.

— Я сказал, остановись! — прокричал Максим.

Захар Аркадьевич повернул голову и увидел дуло пистолета, которое смотрело прямо на него.

— Ты что, сявка? — произнёс мэр, обращаясь к Максиму.

— Отпусти его, — решительно произнёс бизнесмен, крепко сжимая рукоятку пистолета.

Семёнов отпустил руку историка, люди в масках тоже перестали его держать. Монахов рухнул на пол, зажимая рану другой рукой. Бандиты достали оружие и навели его на Токарева.

— Поиграем? — усмехнувшись, спросил Захар Аркадьевич, медленно подходя к бизнесмену. — Опусти пистолет и отдай его мне. Или стреляй.

Максим трясущимися руками сжал крепче пистолет. Ствол ходил вверх, вниз, но по-прежнему был направлен на мэра. Он понимал, что пути назад уже нет, но изменить ничего не мог. И давать заднюю уже было поздно.

— Стой, — предпринял последнюю попытку Токарев.

Семёнов сделал ещё один шаг. В замкнутом пространстве оглушительно прогремел выстрел, и журналист увидел, как на лбу Захара Аркадьевича образовалась дыра и он рухнул, как подкошенный. Спустя доли секунды раздались одновременно ещё два выстрела. На груди Максима образовались два кровавых пятна, и он упал вслед за мэром. Повисла тишина. Воздух в помещении наполнился запахом сгоревшего пороха.

— Что делать будем? — спросил один бандит у другого.

— Валить их надо и уходить отсюда, — ответил другой, кивнув на Ручкина с Монаховым.

— Подождите, — прервал их журналист. — Не надо нас убивать, вы же слышали про кинжал, я скажу вам, где он.

— Ну и где? — спросил человек в маске, с хриплым низким голосом.

— Тот, кто будет обладать кинжалом, получит силу. Он не материальная ценность, это нечто другое.

— Это ты к чему? — спросил тот же бандит.

— А к тому, что кинжалом может обладать только один человек. А его смогу передать только одному из вас. У него может быть только один хранитель, вы же сами слышали, что говорил Семёнов.

— Ты говори где, а мы уж разберёмся, как поделить, — произнёс другой бандит.

— Без проблем, но только тот, кому я передам его первым, получит силу и второй уже никогда не сможет отнять его.

Расчёт Петра Алексеевича был прост и откровенно очевиден. Но он рассчитывал на не очень большой умственный потенциал бандитов и на экстренность ситуации.

— Пашка, что ты его слушаешь-то? — крикнул человек в маске, с высоким голосом.

— Ты зачем меня по имени назвал? — ответил другой.

— Не кипятись, заберём кинжал и поделим его по-братски.

— Владеть им может только один, — подливал масла в огонь Ручкин.

— Да что ты его слушаешь, Паша, давай завалим его к чертям.

— Прости, Серёг.

Раздался выстрел. Тело бандита упало рядом с журналистом. Пётр Алексеевич слегка отшатнулся от трупа. Очень неприятно, когда рядом с тобой падают мёртвые люди, пускай и плохие. Но внутри он ликовал. Число врагов внезапно сократилось с четырёх до одного.

— А теперь говори, где кинжал, — произнёс бандит, снимая маску с лица. — И помни, у тебя только одна попытка.

И тут журналист понял, что настало время говорить правду. Тянуть дальше было слишком опасно.

— В пиццерии. В туалете, в бачке. Когда Гена звонил Максиму, я вышел в туалет и там его спрятал.

Бандит посмотрел на часы — двадцать два десять.

— До которого часа кафе работает?

— До двенадцати.

— Успеем. Поехали.

— А Гена?

Геннадий Викторович лежал на полу и зажимал текущую по руке кровь. Глаза его были стеклянными. Он был в шоке. Не каждый день ему приходилось видеть тройное убийство.

— Он нам не нужен, — ответил человек с хриплым голосом и навёл на него оружие.

— Стой, не убивай его.

— У тебя одна попытка назвать причину, по которой я не должен этого делать.

Мозг Петра Алексеевича начал лихорадочно соображать. Надо было во что бы то ни стало сохранить жизнь Монахову. Несмотря на произошедшие события и стрессовую ситуацию, мозг журналиста работал отчётливо. Пытаясь выжать из него максимум, Ручкин принялся искать выход. И сделать это было необходимо в ближайшие секунды. Но, похоже, это был его предел. На ум ничего спасительного не приходило.

— Два заложника лучше, чем один, — предпринял слабую попытку журналист. — До кафе надо ещё добраться, а потом уйти оттуда.

— Плохая попытка, — ответил бандит. Затем подумал немного и произнёс:

— Ладно, уговорил.

Автомобиль в наши дни уже давно не роскошь, а средство передвижения. Для некоторых — даже необходимость. Автомобиль — это маленький мир, в котором течёт своя жизнь. Задумывались ли вы когда-нибудь, что происходит в едущей впереди вас машине? А что в той, что сзади? А в той, что только что вас обогнала наглым образом? Кто-то едет на работу, кто-то с работы, кто-то на свидание, кто-то в магазин. В какой-то машине муж ругается с женой, агрессивно доказывая свою правоту и не обращая внимания на дорогу. Вон в той белой молодая девушка поёт песни и счастье светится в её глазах. В соседнем правом ряду, в грязном микроавтобусе, усталый водитель одной рукой держит руль, другой пирожок, периодически от него откусывая. В припаркованной возле магазина красной малолитражке мирно дремлет пожилой мужчина. В каждом салоне течёт своя жизнь, происходят свои счастливые и грустные моменты.

Чёрный внедорожник Токарева под управлением бандита, которого, видимо, зовут Павел, повернул на проспект Ленина. Внутри этого автомобиля текла своя жизнь, возможно, для некоторых её пассажиров подходили к концу её последние часы. Ручкин и Монахов сидели на заднем сиденье, связанные по рукам и ногам. Геннадий Викторович потихоньку приходил в себя, кровь остановилась, но боль не проходила. Именно она и держала его в этой реальности, хотя очень хотелось забыться, закрыть глаза, а открыв, осознать, что это всего лишь страшный сон. Пётр Алексеевич старательно придумывал план дальнейших событий, просчитывая варианты. Перспективы пока что были неутешительные.