Джей Кристофф - Неночь [litres]

Кассий пытался заговорить. Но не мог даже дышать. Мужчина закашлялся, на его губах выступила липкая алая жидкость, и он крепко сжал руку Мии. Друзилла проковыляла к нему, другие члены Духовенства плотным кольцом окружили своего лорда.

– Вы не можете умереть, – взмолилась Мия. – Вы обещали дать мне ответы!

Кассий скривился от боли, каждый мускул его тела напрягся, спина выгнулась. Он сосредоточил взгляд на Мие, и ее пробрало до самых костей. Что-то первобытное; непреодолимая тяжесть, пронизывающий холод, жуткая, бесконечная ярость. Что-то за пределами голода и тошноты, которые она ощущала в его присутствии. Что-то похожее на тоску. Как расставание возлюбленных. Как ампутация. Как головоломка, ищущая свой последний элемент.

Ей хотелось столько всего спросить. Кто он. Кто она . Знал ли он что-нибудь о тьме в себе и тьме снаружи. Мия была так близка. Она так долго ждала! Вопросы перекатывались по небу, ожидая, когда она их выдохнет, но у девушки сперло дыхание. Кассий поднял багряную руку и прижал ладонь к щеке Мии. Размазывая свою кровь по ее коже. Та была еще теплой, легкие наполнились запахом соли и меди. Мужчина отметил одну щеку, другую, и наконец провел длинную линию вдоль ее губ и подбородка. Он помазал ее; прямо как сделал бы в Зале Надгробных Речей, будь у этого мгновения, этой сказки, другой конец.

Кассий посвятил Мию в Клинки.

А затем, сделав последний вдох, бесшумно, как всегда, Черный Принц ушел из жизни.

Забирая с собой ответы Мии.

Тенистая волчица остановилась и замерла. Подняв голову, наполнила воздух душераздирающим воем. А затем легла в грязь рядом с Кассием, пытаясь облизать его лицо языком, который не чувствовал вкусов. Трогая его руку лапой, которая не могла прикоснуться.

Мистер Добряк молча наблюдал за ней. У него не было глаз, которые могли бы наполниться сочувствием.

С залива дул штормовой ветер, холодный и жестокий. Потрепанные убийцы опустили головы. Мия взяла теплую руку Кассия, чувствуя, как холодеет его кожа.

И прошептала в ветер:

– Услышь меня, Ная. Услышь меня, Мать. Эта плоть – твой пир. Эта кровь – твое вино. Эта жизнь, ее конец, наше подношение тебе.

Вздох.

– Прими его в свои объятия.

Мечелом стоял в своем зале, наблюдая за волнами ливня в Фэрроу.

Уже пробило неночь, его город по большей части был безмолвным, его люди сидели у очагов, в то время как Трелен с Налипсой бушевали снаружи. Леди Океанов и Бурь в последнее время частенько ссорились. Зима выдалась жестокой, близняшки постоянно грызлись друг с другом. Оставалось надеяться, что это будет последняя крупная буря перед третьим рассветом – Мечелом уже видел желтое сияние Шииха за тучами на горизонте, а восход третьего солнца предвещал медленное наступление лета.

Честно говоря, он очень этого ждал. Зимы в Двейме были свирепее, чем где-либо еще в республике. С каждым годом мороз все сильнее бил по его дряблым костям. Он старел. Ему давно стоило бы уйти с должности бары Тридраков, но его дочери вышли замуж за пару идиотов, у которых мускулов было больше, чем мозгов. Мечелому претило дарить коралловую корону любому из зятей. Если бы Землестранница была здесь…

Но нет. Мысли о младшей дочери не приносили ничего хорошего.

То время ушло, и она вместе с ним.

Мечелом отвернулся от залива и поковылял по длинным каменным коридорам своих владений. По пути ему кланялись слуги, опуская взгляд в пол. Над стропилами послышались раскаты грома. Дойдя до своей комнаты, он закрыл дверь и посмотрел на пустую кровать. Думая о жестокости жизни, о том, что муж пережил жену и даже дочь. Старик снял с себя коралловую корону и отложил ее в сторону, кривя губы.

– В последнее время ты слишком тяжелая, – пробормотал он. – И слишком тяжелая на сегодняшний день.

Подняв графин из поющего двеймерского хрусталя, Мечелом дрожащими руками наполнил бокал. Со вздохом поднес его к губам. Посмотрев в окно, по которому барабанили капли, он подошел к ревущему очагу и вздохнул, когда тепло прогрело кости. Позади него танцевала тень, мерцая на плитке и мехах.

Мужчина нахмурился. Приоткрыл рот.

Внезапно он понял, что тень двигалась. Съеживалась и извивалась. Скользила по полу и отшатывалась назад, а затем – великая Трелен, он готов был поклясться! – потянулась к огню.

– Что, во имя Леди…

От страха лицо Мечелома побледнело, когда руки его тени задвигались по собственной воле. Потянулись к его горлу, словно желая задушить. Старый бара посмотрел на собственные руки, на бокал золотого вина, и, несмотря на тепло очага, его пробрал холод.

А затем началась боль.

Поначалу всего лишь легкая изжога в животе. Пустяк, будто он съел слишком много острого за ужином. Но чувство быстро расцветало, горело ярче, жарче, и старик скривился, хватаясь за живот. Ожидая, когда боль пройдет. Ожидая…

– Богиня, – ахнул он, падая на колени.

Боль обернулась огнем. Горячим, раскаленным. Мечелом согнулся пополам, хрустальный бокал выпал из руки и покатился по полу, пролитое золотое вино заблестело в сиянии огня. Его тень билась в припадке и дрожала, словно жила собственной жизнью. Лицо старика исказилось, внутренности медленно агонизировали. Он открыл рот, чтобы позвать слуг, своих людей. Что-то было не так.

Что-то было не так…

На его рот опустилась ладонь, заглушая крик. Глаза старика расширились, когда он услышал прохладный шепот. Почувствовал запах горелой гвоздики.

– Здравствуй, Мечелом.

Слова, рвущиеся из старика, приглушила чья-то рука, зажав ему рот. Внутренности бары полыхали.

– Я долго ждала случая, чтобы застать тебя одного, – сказал голос. – И пообщаться.

Женский, понял он. Девичий . Старик задергался, пытаясь сбросить руку, но она крепко держала, хватка сильная, как могильная кость. Его тень продолжала искривляться, изгибаться, будто он лежал на спине и тянулся к небу. И когда боль усилилась вдвое, он обнаружил себя именно за этим занятием, поднимая выпирающий живот вверх и глядя на силуэт над собой сквозь слезы боли в глазах.

Девчонка, как он и думал. Молочно-белая кожа, стройная фигура да губки бантиком. Из тьмы у ее ног появилось очертание. Плоское, как бумага, полупрозрачное и черное, как смерть. Хвост существа чуть ли не собственнически обвился вокруг лодыжки девушки. И хоть у него не было глаз, старик знал, что оно завороженно наблюдает за ним, как ребенок за кукольным представлением.

– Сейчас я уберу руку. Если только ты не планируешь закричать?

Старик застонал, когда пламя в его животе усилилось. Но затем сосредоточил на девчонке свой взгляд, полный ненависти. Кричать? Он – бара клана Тридраков. Да будь он проклят, если удостоит эту тощую пигалицу таким удовольствием…