Рик Риордан - Меч Лета [litres]

Мы как раз проходили мимо моего старого доброго спального места под мостом, когда Сэм проворчала:

– Мимир. Я должна была знать, что он в это дело замешан.

Я ехидно на нее глянул.

– А не ты ли только что вся от почтения исходилась? Лорд Мимир, вы оказали нам честь, мы польщены…

– Естественно, если уж он нам явился, я должна была обращаться к нему почтительно, – перебила она меня. – Как-никак, один из старейших богов. Но он совершенно непредсказуем. Всегда трудно определить, чью он сторону занимает.

Блитцен хромым прыжком сиганул в тень от ивы, спугнув нескольких уток.

– Капо всегда на стороне тех, кто не хочет умирать. Неужели вам этого мало?

Сэм язвительно фыркнула.

– Поэтому-то вы на него и работаете, да? Исключительно по доброй воле и зову сердца. И, разумеется, вам даже мысли не приходило испить из его колодца в обмен на определенную плату.

Блитц и Хэрт понуро молчали.

– Ну, что и требовалось доказать, – тряхнула головой Сэм. – Но я не часть плана Мимира и пить его лимонад магических знаний не собираюсь.

– На лимонад непохоже, – возразил Блитц. – Больше напоминает пиво из корнеплодов с легким оттенком гвоздики.

Сэм повернулась ко мне:

– Тут явно что-то не складывается. Я понимаю, найти Меч Лета. Но тащить его после этого на остров, именно туда, где Сурт им и намерен воспользоваться в своих целях… – Она развела руками. – По-моему, крайне неосторожно и вряд ли мудро.

– Но меч-то будет уже у меня в руках и…

– Магнус, – не дослушала меня она. – Твой отец отдал меч, и за это в Рагнарок должен быть убит Суртом. Так уж назначено судьбой. Так написано в большинстве историй. А значит, меч все равно рано или поздно окажется у Сурта.

Меня от таких предсказаний кидало в жуть. Страшно было даже представить себе, что вот так живешь и загодя знаешь, какая смерть тебе суждена. Тут, по-моему, даже бог может спятить.

– А почему Сурт так ненавидит именно моего отца? – не понимал я. – Гораздо логичнее ему было бы выбрать для этого какого-нибудь большого и сильного бога войны.

– Сынок, – с хмурым видом проговорил Блитцен. – Сурт жаждет сеять смерть и разрушения. Он жаждет пустить безудержный шквал огня по всем Девяти Мирам. Бог войны не в силах такого остановить, а Фрей в силах. Он – бог сезонов расцвета в природе. Бог здоровья и новой жизни. Он – враг крайностей. Он сдерживает и лед и огонь. А Сурт не выносит препятствий у себя на пути. Поэтому твой отец его естественный враг.

«А как следствие, Сурт ненавидит меня», – отметил про себя я, а вслух поинтересовался:

– Но если Фрей точно знал, какая судьба его ждет, то зачем расстался с мечом?

– Известное дело зачем. Любовь, – тяжело вздохнул Блитц.

– Любовь? – вытаращился на него я.

Сэм поморщилась.

– Ненавижу эту историю. Лучше, Магнус, решай скорее, куда поведешь обедать?

Что до меня, то какая-то часть моего существа просто жаждала услыхать эту историю, а другая напомнила мне слова Локи: «Решишься ли ты искать то, чего жаждет твое сердце, если тебе при этом будет известно, что после тебя ожидает совсем незавидная участь?»

Я уже убедился: у большинства скандинавских историй одна и та же мораль: знание не всегда равноценно заплаченной за него цене. Мне бы следовало хорошенько подумать об этом. Но я, на свое несчастье, всегда отличался большим любопытством.

– Ну, обед, полагаю, нас ждет вон там, впереди, – ответил я на вопрос Сэм. – Пошли.

Ресторанный дворик в так называемом Государственном транспортном здании Бостона, конечно, не шел ни в какое сравнение с Трапезной Павших Героев, но для бездомного был почти что Вальгаллой. Во-первых, располагался он в теплом атриуме, во-вторых, в него мог спокойно прийти кто угодно, в-третьих, там всегда оказывались свободные столики и, в четвертых, он охранялся не полицейскими, а только частной службой охраны. Достаточно стакана с каким-нибудь напитком или тарелки с недоеденной едой, и можешь сидеть там хоть целую вечность.

Едва оказавшись внутри, Блитцен с Хэртстоуном направились прямиком к контейнеру, куда посетители скидывают с подносов объедки.

– Стоп, ребята, – гордо остановил их я. – Сегодня едим настоящую пищу. Я угощаю.

Хэрт, подняв удивленно брови, изобразил вопрос:

– У тебя что, есть деньги?

– У него здесь есть друг, – тут же напомнил ему Блитц. – Парень, который торгует фалафелью.

Сэм замерла.

– Что-о?

И она принялась с таким видом озираться по сторонам, словно до нее только сейчас дошло, где мы находимся.

– Спокуха, все схвачено, – поспешил ее успокоить я. – Я действительно знаю парня, который работает в «Фалафели Фадлана». Ты еще мне спасибо скажешь. У них потрясающе вкусно.

– Нет… Я… О боги, – похоже, ничуть не успокоилась Сэм и, натянув платок чуть не до самых глаз, тихо бросила: – Я не могу. Может, мне лучше вас подождать снаружи?

– Не дури, – решил я, что она стесняется есть бесплатно.

Блитц взял ее за руку.

– Если с нами увидят такую хорошенькую девушку, нам, возможно, достанется больше еды.

Сэм явно хотелось скорее слинять отсюда, но она все же позволила Хэрту и Блитцу усадить себя за столик. Видимо, следовало бы обратить побольше внимания на нее, а точнее, на то, как она неуютно здесь себя чувствует. Но стоит мне приблизиться на сто футов к «Фалафели Фадлана», как я забываю решительно обо всем на свете, кроме нее.

С менеджером этого заведения Абделем я успел за два года бездомной жизни наладить крепкие дружеские отношения. Думаю, я для него был чем-то вроде благотворительного проекта.

У него всегда оставались излишки еды. Чуть зачерствевшая пита, вчерашняя шаурма, пересушенный под лампой подогрева кебаб… За деньги уже посетителям этого не продашь, но ведь вполне съедобно. И вместо того, чтобы выкинуть такую еду на помойку, Абдель отдавал ее мне. Когда бы я ни явился к нему, мог наверняка рассчитывать на сэндвич с фалафелью или какую-нибудь другую вкуснятину. А в благодарность приглядывал за другими бездомными в атриуме, чтобы они прилично себя вели и не отпугивали посетителей, которые едят у Абделя за деньги.

В Бостоне вы не найдете ни одного квартала, где бы не было какой-нибудь иконы свободы. Тропа Свободы, вымощенная красным кирпичом. Старая Северная церковь. Монумент Банкер-Хилл. И еще многое в том же роде. Но лично мою свободу и независимость воплощали не все эти памятники истории, а «Фалафель Фадлана», которая надежно поддерживала меня с той самой поры, как погибла мама.

Мне не хотелось смущать Абделя компанией, которую я притащил с собой, поэтому я велел Блитцу и Хэрту оставаться за столиком, а к прилавку отправился вместе с Сэм. Она тащилась следом за мной так медленно, будто ей стало вдруг тяжело ходить, и проделывала при этом какие-то диковинные манипуляции со своим зеленым платком, похоже, стараясь в нем спрятаться.