Рик Риордан - Меч Лета [litres]

Хэртстоун подбежал и помог ему выбраться на поверхность.

– Спасибо, дружище, – сказал Блитц. – Идиотское путешествие по деревьям, где…

– Это ваш друг? – поднял вверх железный кулак Тор. – Или мне его…

– Нет! То есть да. Блитцен, это Тор. Тор, это Блитцен.

– Тот самый Тор? – отвесил низкий поклон Блитц. – Большая честь для меня. На полном серьезе. Привет. Ух ты!

– Ну что ж, – расплылся в улыбке громовой бог. – Вас теперь четверо. Спокойно можете штурмовать цитадель великана. Друг гном, отведай козлиного мяса и согрейся у моего огня. А что до меня, я столько проторчал в этой реке, что, пожалуй, лягу сегодня пораньше. Утром можете отправляться на поиски моего молота, который, конечно, пропал неофициально.

Тор протопал к своему лежбищу из звериных шкур, упал на него и захрапел с тем же энтузиазмом, как делал все остальное.

Блитцен хмуро на меня глянул:

– Ну и во что ты нас впутал на этот раз?

– Длинная история, – отозвался я. – На-ка, сначала возьми и отведай кусочек Марвина.

Первым из нашей компании заснул Хэртстоун, так как до храпа Тора ему было параллельно. Пользуясь тем, что бог устроился снаружи, он заполз в палатку и мигом там отрубился.

Мы с Сэм и Блитценом продолжали сидеть у костра. Поначалу я опасался разбудить Тора, но вскоре понял: возле него сейчас хоть степ отбивай, или бей в гонги, или начни выкрикивать его имя, да даже взорви что-нибудь, все равно не проснется.

У меня возникло сильное подозрение, что именно так он своего фирменного оружия и лишился. Хитрецы великаны подождали, пока он заснет, а потом подогнали пару строительных кранов и увели с их помощью молот.

С наступлением ночи пламя костра показалось мне просто спасительным. Тьма стояла такая густая, какой я не видел даже во время наших с мамой походов с ночевками в диких местах. Из черневшего леса слышался волчий лай, от которого меня начало колотить, а ветер в каньонах выл, как хор зомби.

– Нет, сынок, – возразил мне Блитц, когда я ему сказал об этом. – Древнескандинавские зомби зовутся драуграми, и они совершенно бесшумны. Подберутся к тебе вплотную, а ты даже и не услышишь.

– Вот спасибо тебе большое, порадовал, – поежился я.

Блитцен поковырялся с рассеянным видом в миске с жарким из козлятины, которое, похоже, совершенно не жаждал отведать. Он переоделся с явной задумкой выглядеть модно и стильно на фоне йотунхеймского снега: костюм из синей шерстяной ткани и бело-сливочного цвета тренч. Для нас он тоже принес по рюкзаку с новой одеждой, которую умудрился подобрать на глазок совершенно точно. Неплохо, знаете ли, если у вас есть друг, вдумчиво относящийся в подобным вещам.

Блитц рассказал, почему так долго не возвращался к нам. Доставив маме сережки, он вынужден был задержаться в Фолькванге для исполнения нескольких важных обязанностей как представитель Фреи. От него требовалось выступить арбитром в оценке устричной выпечки, затем судить игру в волейбол, после чего присутствовать в качестве почетного гостя на шестьсот семьдесят восьмом ежегодном фестивале игры на укулеле.

– Все это было просто ужасно, – жаловался нам Блитцен. – Сережки маме понравились, но она даже слушать не захотела, каким образом я их добыл. Что ей мой поединок с Джуниором?! Она только и спросила: «А не хотелось ли тебе, Блитцен, самому делать такие прекрасные вещи?»

Он вытащил из кармана цепь Андскоти; она сияла серебряным светом, как крохотная луна.

– Эй! – принялся ободрять я его. – Ты в поединке с Джуниором был бесподобен. В жизни еще такой классной работы не видел. Ты же в свою эту утку всю душу вложил. А пуленепробиваемый галстук с кольчужным жилетом! Погоди, вот устроим тебе сделку с Тором, и запустишь свой модный тренд.

– Совершенно согласна с Магнусом, – подхватила Сэм. – Ну, может, насчет сделки с Тором он и погорячился, но у тебя-то, Блитц, настоящий талант. Если Фрея и гномы ничего в твоем деле не смыслят, то это их проблема. Мы-то знаем, что без тебя нас здесь бы не было.

– Ну конечно же, – хмыкнул Блитцен. – Без меня тебя бы не выгнали из валькирий, Магнус не помер бы, мы бы не обозлили половину богов, огненные великаны и эйнхерии не стремились бы нас убить, и мы сейчас не сидели бы на лоне дикой йотунхеймской природы рядом с храпящим, как тысяча бегемотов, богом.

– Ну да, – весело подмигнула ему Сэм. – Отличная штука жизнь.

Блитцен исторг короткий смешок, и я с радостью уловил в его взгляде уверенность, которой мне так у него последнее время недоставало.

– Ладно, – выдохнул он. – Пожалуй, пойду-ка я спать. Если нам предстоит поутру штурм великанской крепости, мне надо набраться сил. Подвинься, палаточный боров, – с трудом протиснулся он к Хэртстоуну и, не успев оказаться внутри, укрыл его своим тренчем, что показалось мне очень трогательным.

Сэм в новых джинсах и непромокаемой куртке сидела, скрестив по-турецки ноги, возле костра. Снег пошел крупными хлопьями, с громким шипением тающими в пламени. Сэм нахлобучила поверх хиджаба капюшон куртки.

– Кстати, о поединке у гномов: мы с тобой так и не обсудили слепня, – начал я.

– Тише ты, – покосившись с тревогой на спящего Тора, прижала палец к губам Сэм. – Некоторые, видишь ли, не слишком жалуют моего отца, и это их отношение распространяется на его детей.

– Эти некоторые, как, наверное, сама видишь, храпят сейчас, словно бензопилу в лесу запустили, – совершенно не разделял ее опасения я.

– И все же. – Она с такой пристальностью уставилась на собственную ладонь, будто решила там сосчитать все линии. – Я дала себе обещание не заниматься оборотничеством. И вот за последнюю неделю прибегла к нему целых два раза. Первый – когда мы столкнулись с оленем на Мировом Дереве. Надо было его отвлечь. Вот я и превратилась в олениху, чтобы Хэртстоун смог убежать. Выбора у меня тогда просто не было.

Я кивнул.

– А второй раз ты стала слепнем, чтобы помочь Блитцу. В обоих случаях у тебя были очень серьезные причины. И вообще, это же потрясающе. Удивляюсь, что ты все время такие способности не используешь.

Пламя костра бликовало в глазах у Сэм, отчего они стали почти такими же красными, как у Сурта.

– Магнус, – крайне серьезно проговорила она. – Оборотничество – это совсем не то, что спрятаться под моим хиджабом. Хиджаб меня просто скрывает и защищает, а оборачиваясь кем-нибудь, я меняю не только внешность, но и собственную суть. Каждый раз, как я это делаю, у меня появляется чувство, словно мной пытается овладеть какая-то часть того, что досталось мне от отца. А он ведь непредсказуемый, верткий, как жидкость. Не хочу становиться такой.

– Вот бы он достался тебе в отцы, – указал я с усмешкой на спящего Тора. – Испускающий газы амбал с козьим жиром на бороде и с руками в наколках. В Вальгалле все тогда бы просто в тебе души не чаяли.