Макс Мах - Дама Пик [litres]

К сожалению, находясь перед дверью, Август не мог видеть выражения лиц тех, кто находился в Большом тронном зале, а жаль. Любопытное, должно быть, зрелище. Однако ничего еще не потеряно.

«Вечер только начинается, – сказал он себе, – посмотрим, чем он закончится!»

В данный момент гости короля недоумевают, какой демон принес сюда обесчещенного и лишенного имени Августа. Им интересно, где он нашел графиню, имя которой никому ничего не говорит. Они удивлены, что он не постеснялся прийти на Большой летний бал. Возмущены его бесцеремонностью, отсутствием такта и чувства собственного достоинства.

«Ну-ну, господа! То ли еще будет!» – почти весело подумал он, и с этой мыслью шагнул в зал. Разумеется, не в одиночестве. Теа шла рядом, держала его под руку и выглядела так, что хотелось все бросить и просто стоять и смотреть. А, может быть, не только стоять и не только смотреть. Однако сейчас смотреть должны были другие. Прежде всего, на нее, а затем, возможно, и на него.

Они вошли. Двигались неторопливо. Демонстрировали хорошее воспитание и чувство собственного достоинства вкупе с известной мерой кастовой заносчивости. Это должно было впечатлять, но не могло отменить предшествующих событий. Поэтому люди благоразумно уходили с дороги, аккуратно и вроде бы по вполне естественным причинам сдвигаясь в стороны. Смотрели, но деликатно. Из-под ресниц или скосив взгляд, но ни разу прямо в глаза. Обменивались впечатлениями. Вполголоса. Едва ли не шепотом, так что слов не разберешь, но с появлением Августа и его спутницы гул множества голосов, заполнявший весь немалый объем тронного зала, явно изменил тональность. И Август был практически уверен, что говорят о них с Теа. Они – гвоздь программы , если использовать одно из выражений Теа, что бы это ни значило на самом деле.

Так, не соприкасаясь с прочими гостями, Август и Теа пересекли тронный зал наискосок и, пройдя через открытые по случаю праздника двустворчатые двери, оказались в Южной галерее. Людей здесь было немного – только те немногие «чудаки», кто готов променять соблазны Большого летнего бала на возможность любоваться шедеврами живописи. На стенах Южной галереи и в нескольких смежных залах была выставлена большая часть королевского собрания живописи.

– А вот и вы, графиня! – сказал Август, подведя женщину к ее ростовому портрету. – Обратите внимание, Теа, на вас здесь тот же самый изумрудный гарнитур, что и сейчас. Второго такого, я, признаться, никогда не встречал. Изумительная работа, безупречные камни.

На полотне работы Клода Лефевра графиня Консуэнская выглядела старше нынешней Теа – на момент написания портрета ей было уже за тридцать, – но столь же ослепительно красива. Она была одета в темно-зеленое шелковое платье, а среди ее драгоценностей выделялся гарнитур, созданный знаменитым ювелиром того времени Балленом: колье, диадема, серьги и перстень. Стоил этот гарнитур целое состояние, и не случайно. На его изготовление пошло тринадцать крупных изумрудов, темных, но при этом прозрачных, и, разумеется, великолепной огранки. А количество мелких изумрудов и бриллиантов ограничивалось одной лишь выносливостью Теа д’Агарис. Ведь все эти камни и обрамлявшее их золото ей приходилось носить на себе.

– Мне больше нравится тот, что висит у вас в кабинете, – мягко улыбнулась женщина, – там я моложе и не так холодна. Разве я холодна, мой друг?

– Даже не знаю, мой друг , что вам ответить, – возвратил улыбку Август, – не нарушая правил приличия…

– А вы бы хотели?

«Хотел чего? Нарушить приличия? – опешил Август. – Она смеется надо мной или все-таки флиртует?»

Между тем в изумрудно-зеленых глазах Теа полыхнуло так, что у Августа перехватило дыхание. В этой женщине было слишком много магии и скрытой страсти, слишком много желания и влечения, но при этом никак невозможно было решить, на кого или на что направлен ее интерес. Возможно, на него, а может быть, и нет.

На самом деле за те тридцать дней, что прошли с момента ее появления в этом мире, Теа д’Агарис стала для Августа настоящим наваждением. Она была и величайшим соблазном, и величайшей загадкой. Временами, как здесь и сейчас, в картинной галерее королевского дворца, она казалась опытной женщиной, зрелой, притягательной, знающей себе цену и умеющей эту цену получить. Умная, циничная и независимая, уверенная в себе и одной себе доверяющая в этом огромном, полном опасностей мире. Однако бывала она и другой. Одинокая, ранимая, несмотря на весь свой ум, огромный Дар и невероятные познания в самых необычных областях знания. Растерянная и потерянная, не говоря уже о том, что потерявшаяся среди множества столь похожих и столь различных миров. Такая Теа плакала ночами, а пару раз и днем в присутствии Августа. Однажды даже на его груди, промочив слезами рубашку и жилет. Но вот что любопытно… в обеих ипостасях она была прекрасна, и Август не смог бы с уверенностью сказать, какая из двух женщин нравится ему больше. Впрочем, умом он понимал, что это всегда одна и та же женщина, и именно в нее, такую разнообразную Теа д’Агарис, он, похоже, умудрился влюбиться…

– Господа! – обращение было грубым, практически оскорбительным, тем более что дворецкий обращался не только к Августу, но и к его даме. – Вы не можете здесь находиться, так как прибыли без приглашения.

Август предполагал, что может дойти и до такого, и у него, разумеется, был заготовлен ответ. Но его опередила Теа.

– Подойди ближе! – указала она веером на дворецкого. – Назовись!

Магия ее власти была такова, что дворецкий непроизвольно шагнул вперед и представился:

– Старший дворецкий Монтео Инзаги, к вашим услугам, – склонил он голову.

– Что же ты творишь, Монтео? – продолжила Теа все тем же голосом, от которого могла замерзнуть вода. – Ты знаешь, что за нанесенное оскорбление я могу убить тебя на месте?

Она сделала быстрое движение веером, и пораженный Август понял наконец, почему Теа так обрадовалась, обнаружив в его коллекции корейский веер, который она назвала непонятным словом мубучхэ [31] На самом деле такие боевые веера начали делать только в конце 19 в. Ремесленники нашли способ создавать подобные из упругой и твердой древесины (береза Шмидта, или береза железная), что позволяло веерам противостоять холодному оружию тех времен. Иногда во внешний край вплетали металлические полосы, чтобы веер мог резать. . Она умела им пользоваться, вот в чем дело, и сейчас продемонстрировала, на что способна эта элегантная вещица в опытной руке. Одним движением Теа срезала и жабо с рубашки дворецкого, и лацканы с его ливреи. Раз – и их нет. Обомлевший Монтео Инзаги только икнул с перепуга, а его лицо пошло красными пятнами.