Евгений Рудашевский - Забытые руины [litres]

– …была родственницей Суалана.

– Который опустил Пластину молодости в Гусиное озеро и построил в стенах даурхатта здравный городок.

– Да.

– Вот тебе и старуха. – Громбакх отошел от портрета. – Или художник ей льстил, или Лаэрнское болото теперь не молодит, а старит пленников.

– Портрет старый… – заметил я. – Но вопросов все равно много.

– Любопытно, – кивнула Миа. – Знать бы еще, как Азгалика связана с тем, что случилось в Авендилле. И почему она оказалась в Лаэрноре, если жила тут…

Меня же сейчас беспокоило лишь одно – почему Азгалика не сказала нам правду. Почему не предупредила, чего именно опасаться на руинах, почему не рассказала об опытах своего мужа и созданной им комнате?

«Хочу, чтобы вы опустились в самое чрево Авендилла» .

«Закройте дверь, которую нельзя было открывать» .

Азгалика несколько раз упоминала эту дверь, и поначалу я воспринимал ее как некий образ или даже символ, а теперь уже не сомневался, что Хозяйка говорила именно о двери, ведущей в комнату ее мужа. Но зачем тогда было говорить так путано и непонятно, ограничивая нас во времени и вынуждая действовать вслепую? И я до сих пор не понимал, как именно с этой дверью связан младший брат Теора. Азгалика сказала, чтобы мы ни о чем не задумывались и просто делали то, ради чего отправились в Авендилл. В этом была логика, ведь Теор призывал нас идти именно в ратушу…

Устал от бесконечной путаницы и необходимости постоянно обдумывать каждое слово, каждое решение. Тряхнул головой, отгоняя эти мысли. Понимал, что все равно сейчас в них не разберусь, только больше себя запутаю и утомлю.

От портретов я подошел к столу. Следопыт успел все осмотреть. Ничего важного не обнаружил. Свертки, пергаментные заготовки, флийные промокашки, набор золотых, серебряных и стальных перьев, латунные чехлы самых разных цветов, емкости с чернильным порошком и чернильница, в которой до сих пор не засохли чернила, впрочем, их мог недавно подновить кто-нибудь из наемников. Несколько стеклянных колб с желтоватой жидкостью. В двух колбах – скрученные листки. И книга. Громоздкий фолиант. Обтянут дубленой кожей, обит дианитовыми уголками. В золотой рамке – узор цветущего дерева Палиатона, составленный из полосок серебра, нефрита и перламутровых вкраплений.

– Что это? – Я отщелкнул две тугие застежки, смотал кожаный ремешок, только что намотанный Теором, и раскрыл книгу.

Пришлось держать переплет двумя руками, чтобы он не грохнул о столешницу.

– Так… – Теор по-прежнему разглядывал портрет Азгалики. – Ничего интересного.

– Понять бы еще, что тут написано… – Я рассматривал зеленоватые листы бернальского тиснения. Волокна древесины почти незаметны. Ровные строки маленьких четких букв. Никаких завитушек или украшений. Строгое написание незнакомого мне языка.

– Да уж. – Громбакх заглянул из-за моего плеча. – Дай угадаю. Книга называется «Двухпудовое молчание»?

– Почему? – не понял я.

– Потому.

– Объясни.

– Шутки не объясняют.

– Ты понимаешь, что тут написано?

– Понимаю… Ну конечно, понимаю! Тут написано… – Гром широко раскрыл рот, обнажив темно-фиолетовые десны, зубы и язык: еще на подходе к дому он сжевал один из последних кубиков клюта. Застыв так, изобразил крик, потом стал шевелить губами, будто что-то говорил, но не издавал ни звука. Этим представлением окончательно меня запутал.

– Гром! Говори нормально.

– М-да… Я так понимаю, от яда даже великие умники тупеют.

– Если и так, то на тебя яд точно действует быстрее.

– Он что-то видит, – неожиданно сказал Тенуин.

Следопыт даже в доме не поднимал капюшон бурнуса. Смотрел на меня через бикуляры.

– В книге что-то есть? – спросил он.

– Что-то есть, – раздраженно ответил я. – Но я же говорю, прочитать не могу, потому что не знаю языка.

Теперь все уставились на меня. Миалинта, Гром и Теор смотрели с одинаковым недоумением.

– Что?.. Вы… – Я начал догадываться. – Вы ничего не видите?

– Тут чистые листы, – уже серьезно сказал Гром.

Склонился над книгой, перелистал, заглянул в начало и конец.

– Чисто… Ни одного знака. А ты…

– Я вижу надписи. Черные строгие буквы. Закругленные, с какими-то треугольниками…

– Это ворватоильский, – кивнул Тенуин.

– И ты?! – вскрикнул Гром. – И ты тут чего-то разглядел?

– Нет. Для меня страницы тоже пустые. Но если записи делал книжник, то, скорее всего, использовал ворватоильский, как на кумаранских свитках.

– Весело… – Гром еще раз перелистал книгу. Взял несколько листков на излом.

– Эти колбы, – произнес Теор. – Красные пытались как-то проявить написанное.

– Да, – согласился Тенуин. – Но не смогли.

– А мы смогли, – усмехнулся Гром. – Ну давай, хангол. Звание главного умника отвоевал, теперь читай.

– Я не знаю языка! – с негодованием повторил я.

– Я знаю. – Тенуин протянул мне чистый лист пергамента и перо в латунном футляре. – Переписывай буквы. Нужно понять, что тут спрятано.

В библиотеку заглянула Эрза. Сказала, что нам лучше уходить, пока никто из красных не вернулся. Мы показали ей книгу. Сказали, что задержимся здесь на какое-то время. Я постарался заверить Эрзу и остальных, что пока что нам бояться нечего, однако доказать это ничем не мог и только напомнил всем слова Тарха: тот говорил, что западню на зордалина, как правило, выдерживали до темноты. Эрзе такой довод убедительным не показался. Встречаться с мужем ей явно не хотелось.

Громбакх предложил взять книгу с собой и продолжить наши опыты где-нибудь в другом месте.

– Не стоит, – качнул головой Тенуин. – Пусть лежит здесь. Мы не знаем, что с ней произойдет, когда она окажется за пределами дома.

– Может рассыпаться? – догадался я.

– Не знаю. Но ее место – здесь.

– И что? – в нетерпении спросила Эрза.

– Дай нам час. – Я сел за стол, не желая терять ни минуты.

Эрза ответила не сразу. Кажется, готова была, не дожидаясь нас, увести своих людей подальше отсюда, но все же сказала:

– Час. Не больше. Феон отметит по солнцу. А мы пока выставим дозор. Будьте готовы, если что, сматываться отсюда по первой команде.

В дозор на крышу, откуда просматривались все подходы к дому Нитоса, а главное – сразу два квартала в сторону Дикой ямы, встали Нордис и Феонил. Эрза заняла позицию на крыше соседнего дома. Мы же остались в библиотеке изучать книгу.

С тех пор как мы оказались в Авендилле, Шанни не вошла ни в один из домов. Всегда оставалась на улице – ждала нас стоя, ни разу не присела. Даже ночь провела на ногах, и никто не знал, испытывает ли она вообще потребность в отдыхе, сне и еде. Мы были вынуждены пользоваться колодезными стойками Авендилла. Понимали, что брать воду из городских разливов опасно, но выбора у нас все равно не было. Поначалу боялись сделать первый глоток, а потом уже пили вдоволь, ни о чем не задумываясь.