Евгений Рудашевский - Забытые руины [litres]

Времени нет, есть движение. И попытка уравнять движение разных тел единым мерилом – худший из обманов, навязанных нам Великим торговым Кольцом.

Откройте «Первый торговый свод», потребность в котором до сих пор не оспорена ни в одном из государств, некогда состоявших в Кольце, и вы прочтете, что минута есть промежуток времени, потребный для переливания чистой пресной воды из верхней чаши алентийского кувшина в нижнюю. Слепок такого кувшина, равно как прочие алентийские мерные слепки, бережно хранится и копируется вот уж многие века. И, глядя на равенство времени в самых отдаленных уголках бывшего Кольца, многие забывают, что эта мнимая минута для одного растянется долгим испытанием, для другого промелькнет незамеченной.

Мнимую минуту умирает человек и гибнет царство. Мнимую минуту падает перо от пролетевшей птицы и тянется дрема уставшего пса. Многие забывают, что наше существование измеряется не временем, а движением; и если время нас уравнивает, то движение дает свободу – ты сам выбираешь, возвыситься тебе в великих познаниях или остаться в пыли неведения.

Всякий обман – это сон. А благополучие и взаимопонимание, навязанные нам Великим торговым Кольцом, погрузили в сон десятки больших и сотни малых государств, отняв свободу познавать Эхо Акмеона, взамен оставив сытные обеды и праздничные одежды.

Ночевать мы остановились в двух кварталах от Торговой площади. Нарочно выбрали двухэтажный дом с покатой крышей, чтобы Феонилу было сложнее подать сигнал. Рассудив, что ему потребуется огонь, отказались разводить даже скромный костер, кроме того, изменили порядок и расположение дозора – Тенуин запретил отряду разделяться, сказал, что в каждую минуту мы все должны видеть друг друга:

– Так что спим у стены, а сторожим возле окон.

Эрза поддержала следопыта. Феонил пытался спорить, но тщетно. Предложил, как и прежде, отправлять дозорных на самую высокую точку, откуда открывается вид на все подходы к нашему временному лагерю, но Эрза согласилась с Тенуином, когда тот сказал, что сейчас в этом нет необходимости:

– Если кто-то придет за нами ночью, мы успеем скрыться. По этому коридору выйдем в соседнее крыло. Оттуда через пролом спустимся на торцевую оттяжку. Дальше – лестница. Я проверил, все ступени целы. Две минуты, и мы на другой улице. Если кто-то будет отдельно стоять в дозоре, уйти со всеми не успеет, и потом неизвестно, как и где мы будет собираться.

– Утром, возле ратуши, – гнул свое Феонил.

– Не лучшая идея. Если красные пойдут по нашему следу, завтра не будет никакой ратуши.

В конце концов Тенуин настоял на своем. Кроме того, перераспределил дозорные двойки, поставив меня и Феонила в последнюю очередь, перед рассветом. Мы сделали все, чтобы юный следопыт не смог подать обещанный сигнал.

Шанни вновь хотела остаться снаружи. Прошлой ночью ее странность казалась почти допустимой, но сейчас оставлять девушку на открытом месте было слишком опасно. Охотник и гирвиндионец подхватили ее под плечи и буквально внесли на второй этаж. Шанни не сопротивлялась. Когда же ее поставили на пол, сразу отправились назад, к лестнице.

– Чудненько, – вздохнул Громбакх.

Вскоре мы убедились, что ни уговоры, ни угрозы на Шанни не действуют. Теор предложил связать ее – из лагеря магульдинцев он захватил моток шенгинной веревки, рассчитывая воспользоваться им в ратуше. Миалинту такое предложение не обрадовало, но ей пришлось признать, что выбора нет. Шанни связали по рукам и ногам, а свободный конец веревки закрепили за крюк в стене, на котором раньше висел светильник или какое-нибудь украшение.

Выбранный нами зал был просторным и по-своему чистым. Никаких трещин в полу или потолке. Бархатистая ткань, покрывавшая стены, выцвела, местами обвисла, но в целом сохранилась нетронутой. Только окна зияли холодными пробоинами, да в углах скопилась плесень. Мебель изъел чернобровый древоед, однако спать на козетках все равно никто не собирался. Спокойнее было лежать на полу, подложив под голову заплечный мешок.

Каменный пол был частично укрыт полосами плетеных ковров, которые заменили нам постель. Мешала лишь древесная стружка, некогда пропитанная маслами и густо насыпанная под ковры – она успела изгнить, затем высохнуть и теперь хрустела от каждого шага. Пришлось всем отрядом вытаптывать ее, чтобы потом не шуметь ночью.

Все соседние комнаты были полностью выпотрошены. Зал своей нетронутостью поначалу вызвал подозрения, но после внимательного осмотра мы решили остановиться именно здесь.

Первыми в дозор встали Громбакх и Эрза. К полуночи их сменили Тенуин и Миалинта. Я к тому времени проворочался в дреме, но так и не смог нормально уснуть. Никак не получалось отвлечься от собранных фактов – я вновь и вновь раскладывал их перед собой, пытался уловить новые, прежде не замеченные связи и последовательности. Под конец утратил всякую трезвость, судорожно хватался за Горсинга, Гийюда, Теора, вспоминал убитых родителей, торговца, предлагавшего выкупить браслет, преследовавших меня Харконов, спрятанного в Подземелье Искарута безумного Мурдвина, его жену, десятки преданий о даурхаттах, калургерах и других оставленных Чистильщиками следах. Наконец в отчаянии решил сменить кого-нибудь в дозоре: понимал, что все равно не усну, а только еще больше вымотаю себя бесконечными размышлениями.

Миалинта сидела на глубоком подоконнике – свесив одну ногу наружу, а другую подогнув и обхватив руками. Широкое, в две сажени, окно снаружи окаймляли массивные панно из травяного гипса. Они частично скрывали Миалинту от улицы. Конечно, при должном осмотре можно было заметить силуэт сидящего человека, однако на руинах Авендилла и без того было достаточно самых разных силуэтов – куда более пугающих и привлекающих внимание.

Миалинта сказала, что спать тоже не хочет, но я все равно остался с ней и Тенуином. Подумал, что наблюдение за ночным городом меня успокоит. Однако вскоре понял, что в молчании мысли возвращаются с неизменным напором, и шепотом спросил Миалинту:

– Твои кистевые сигвы. Ветви с листьями и дикие птицы. Почему именно такой узор?

Миалинта подняла спрятанные в перчатках руки и улыбнулась:

– У тебя хорошая память.

– Ты удивлена?

– Нет, уже привыкла. А сигвы… Отец говорил, что такие были у моей мамы. Я ведь ее совсем не знала. Подумала, что так между нами останется хоть какая-то связь.

– Она любила леса?

Глупый вопрос. Напрасная попытка отвлечь себя разговором.