Евгений Рудашевский - Забытые руины [litres]

Впереди показались два магульдинца. Дозорные. Заинтересовались, почему Горсинг и его люди оказались одни, без сопровождения. Последнее препятствие. Двое с дубинками – впереди. Один с арбалетом – за спиной. Нельзя медлить.

Горсинг сделал вид, что торопится именно к дозорным, хочет им что-то сообщить. Чем дальше от лагеря они его остановят, тем лучше.

– Где вас носит?! – раздраженно бросил Горсинг. – Сказано, всем собраться!

Красные не поверили. Крепче обхватили дубинки. Не самое страшное оружие. Но достаточно одного удара, чтобы сломать кость. Или проломить голову.

– Куда? – грубо спросил один из красных.

– Нет времени объяснять, – осклабился Сит.

Сит всегда был странноватым. Болтливый, нескладный, вечно возился с какой-нибудь ерундой вроде куклы-марионетки или перевертышей Аюна, до червей занюхал свои пальцы и порядком надоел глупыми вопросами. Но когда дело шло к драке, он всегда знал, что предпринять. Даже не обнажил меч. Это отняло было лишние секунды. Крепче сжал в кулаке камни – по четверть пуда каждый. И почти без замаха, все так же улыбаясь проеденными деснами, саданул магульдинца в лицо.

Красный был настороже, и нападение не стало таким уж неожиданным, но о том, что кулак Сита прячет камушек весом с добрый булыжник, он, конечно, не догадывался. Мягкий влажный хруст сломанного носа и сухой хруст отдернувшейся головы. Наемника опрокинуло.

– Вот так, – хохотнул Сит, рассматривая кулак. – Кажется, я себе мизинец выбил.

Вельт и Горсинг одновременно выхватили мечи. Второй магульдинец приподнял дубинку, но не торопился нападать. Медленно, шаг за шагом, отступал.

Сит с трудом разжал кулак. Все три камня тяжело вывалились на битую брусчатку. Сит не только выбил мизинец, но еще и в кровь порвал кожу на ладони. Это его развеселило.

Вельт вышел вперед. Горсинг отстал на два шага. Нужно было спровоцировать красного. Пусть думает, что сможет сражаться с ними по очереди.

Магульдинец медлил, затем взмахнул дубинкой – хотел по короткой дуге ударить Вельта сверху. Вельт должен был отступить: переставить правую ногу назад и скользящим ударом отвести дубинку так, чтобы ее замах не потерял силу и увлек за собой наемника. Этого было бы достаточно, чтобы Горсинг одним глубоким выпадом ткнул его в ногу, при этом оставаясь в стороне от возможного ответа. Вместо этого Вельт дернулся вперед и сделал это как-то неловко, больше прокидывая правое плечо, на которое тут же обрушилась вся тяжесть дубинки. Кожаные наплечники лишь отчасти смягчили ее тяжесть и, конечно, пропустили острые стальные шипы.

Вельт взревел.

Горсинг тут же сделал выпад, но в таком положении только царапнул красного по бедру. Магульдинец отскочил в сторону и вновь замахнулся.

Горсинг не понимал, почему Вельт ведет себя так странно. Почему не отходит, не прикрывается. А потом увидел стрелу в его спине.

Схватил Вельта за плечо и потянул на себя, отводя от нового удара дубинкой, а вместо этого прикрылся им от второй стрелы. Два заряженных арбалета на одного наемника. Красные всегда отличались предусмотрительностью.

Дубинка, перехваченная двумя руками, обрушилась на голову Вельта. Он уже падал, и удар получился смазанным, но этого было достаточно, чтобы выбить из темени густой колкий хруст.

Арбалетчик закричал. Значит, третьего арбалета нет. Зовет подмогу.

Два шага вперед, один назад. Горсинг ударил слева, затем снизу. И не надеялся достать до магульдинца. Только отвлек его. Красный проворно выставлял дубинку. Заметил, как ему за спину заходит Сит с клинком в левой руке, и вовремя отскочил.

Горсинг и Сит сделали вид, что хотят отомстить за Вельта, а сами в последний момент развернулись и побежали. Знали, что промедление их погубит. До поворота оставалось пятьдесят шагов, не больше.

«О мертвых будем думать, когда живые окажутся в безопасности: сытые, хмельные и согретые». Вельт любил так говорить, пока сам оставался среди живых. Теперь он умер. Коротко оглянувшись, Горсинг увидел, как магульдинец, отказавшись от погони, довершил начатое – исполнил не получившийся с первого раза удар. Теперь никто не мешал ему обрушить всю мощь дубинки прямиком на лицо беспомощного Вельта.

Мерный грохот на востоке не ослабевал. И черный столб дыма по-прежнему подпирал низкое предгрозовое небо. Горсинг не думал об этом. Всегда предпочитал занимать себя только тем, что понимал, или тем, отчего была хоть как-то польза. Сейчас ему с Ситом нужно было как можно скорее добраться до места, откуда Феонил ночью подал сигнал.

Из отряда в десять человек, который Горсинг привел в Авендилл, погибли уже восемь. Магульдинцы потеряли только четверых. Но все это не имело значения до тех пор, пока город закрыт.

Вельт… За четыре года Горсинг привык к нему. Считал его лучшим из своих людей. И все же ни о чем не жалел. Бежал, поджав хвост, через завалы переулков, путал следы, спотыкался, нырял в пугающие своей тишиной заросшие дворы, куда бы вчера не сунулся и в сопровождении всей магульдинской своры. Такие города, как Авендилл, требовали тишины, спокойствия. Но Горсинг бежал. Должен был рискнуть. Знал, что даже провалившись в какую-нибудь гниль, увидев, как над ним смыкаются тупые зубы брусчатки, он все равно не пожалеет о том, что привел сюда свой отряд. Это была их работа.

Они знали, на что идут. Понимали, что со всеми этими черноитами и салаурами могут обезуметь, переубивать, а потом и съесть друг друга, как это случилось с отрядом рыскарей возле Ардлейского разлива. И все же чувствовали, что поступают правильно.

Магульдинцы в один голос твердили заветы своего фарзуфа, Поантира Старшего. Говорили, что лигуры – яд, которым ойгуры травят живое тело Земель Эрхегорда. Говорили, что вырождение городов, появление лигуритов – корчи, предвещающие агонию и страшную смерть всего Зиалантира. Горсинга эти разговоры никогда не впечатляли. Он любил повторять слова одного из своих лекарей: «После не значит вследствие». Едва ли кто-то из красных возьмется доказать, что, вернув лигуры в Гробницы, запечатав их там тройной печатью и отказавшись вспомнить об их существовании, все разом избавятся от бед вырождения. Что, если лигуры сдерживают куда более страшное безумие, которое могло бы в считаные годы извести города и селения Земель Эрхегорда, обрушить их жителей в тьму Гаурских кузней [11] Гаýры , или Гаýрские кузни , – прóклятое место из ворватоильских сказок. В Гауры после смерти отправляются те, кто пренебрегал основными заветами Кухтиара (одного из земных воплощений Акмеона). Вместо того чтобы обрести новое перерождение, обещанное тем, кто соблюдал такие заветы, они до конца времен остаются в глубинах гор ковать вечные цепи, на которых держится «плоть земли». Когда такие цепи рвутся, происходят землетрясение и другие природные беды. С каждым веком эти цепи, изначально созданные Акмеоном, ветшают и требуют все больше ковки. ? Что, если черноиты и прочая дрянь лишь малая цена общего благоденствия, вынужденная плата за безопасность ойгурии?