Евгений Рудашевский - Забытые руины [litres]

Пусть об этом думают книжники, суэфриты, нерлиты и все остальные, кому только до этого есть дело. Сам Горсинг хотел одного – избавиться от мерзости, которая облепила его родной Целиндел, вычистить свой город и его окрестности от скопившегося гноя. Лечить раны и нарывы Земель Эрхегорда будут другие.

В конце концов, вырождаются и гибнут слабые. Может, так и должно быть? Ведь даже в Вепрогоне остались те, кого Черный мор не затронул. Они ели тот же хлеб, что и другие, дышали тем же воздухом и пили ту же воду. Но зараза их не тронула.

«Все к лучшему, и не нам тут умничать. Все мы – одно тело Акмеона», – говорил Вельт. Теперь он уже ничего не скажет ни друзьям, ни жене, ни двум оставшимся в Предместье дочерям.

Горсинг остановился. Дал знак Ситу затаиться. Смахнул испарину. Только сейчас понял, что весь взмок, и уже не знал, вызвано это предгрозовой духотой или очередным приступом. Старался не думать об этом.

Прислушался. Ничего, кроме монотонного грохота на востоке, не услышал. Если Гийюд и послал кого-то следом, они явно не торопились. Магульдинцы не будут рисковать. У них сейчас хватает забот. Потом они пустят обоих следопытов искать Горсинга. Но это уже не имело значения. Вместо двух наемников они найдут сразу двенадцать или больше.

– Идем, – кивнул Горсинг.

Точного расположения дома, откуда подал знак Феонил, они не знали, но тот выбрал хорошее место, сразу за трехзубым шпилем. Шпилей в городе было не так уж много, а трехзубый и вовсе один. Ошибиться невозможно. Нужно добраться до этого здания, а там им вновь подадут сигнал – все подходы наверняка просматривали дозорные.

С Эрзой мог прийти Данир, брат Аюна. Придется объяснить ему, что случилось. Правда не всегда уместна, но Горсинг не собирался ничего скрывать. Даниру придется смириться.

Они с Аюном были наполовину маоры. Это все усложняло.

Маоры всегда слишком серьезно относились к смерти. Мужчины их племен должны были сами выкопать себе могилу. Старики или смертельно больные не ждали последнего дня – чувствуя его неотвратимость, из последних сил принимались готовить место своего упокоения. Стать обузой считалось позором. Могилу рыли сидячую. Украшали ее символами прожитых лет. Прощались с друзьями и родственниками, после чего садились на погребальный стул и принимали яд. Умереть сидя маоры считали лучшей смертью мужчины, означавшей, что он был достаточно мудр и отдал роду все свои силы. Погибнуть в бою тоже было почетно, но не до такой степени, потому что маоры – тихое, мирное племя. Если жизнь оказывалась невыносимой или несправедливой, они уходили в другие края искать нового приюта. Последним приютом для них стали Земли Нурволкина.

Аюна можно было счесть погибшим в бою. Но ему надлежало обрести покой в земле – таких мужчин хоронили лежа. Тех же, кто ушел с позором, предавали огню. Как быть с теми, кто вовсе лишился тела, Горсинг не знал. Впрочем, Данир и сам мог позабыть все тонкости похоронных традиций – они с Аюном никогда не жили в племени, а выросли среди обыкновенных треоглунцев в Артендоле.

Горсинг мотнул головой. Отругал себя за то, что позволяет совершенно неуместным мыслям отвлечь себя. Расслабляться было рано, Авендилл мог этого не простить.

Грохот на востоке затих. Горсинг остановился. Надеялся уловить хоть какое-нибудь эхо, но слышал только, как натужно дышит Сит. Пробежка в духоту дала о себе знать. Сит никогда не отличался выносливостью.

– Идем.

Пришлось обойти воронку – одну из тех, что теперь встречались по всему Авендиллу. Горсинг мог бы поспорить, что с тех пор, как они тут оказались, воронок стало больше. Яма в пять саженей, на сужающемся дне которой лежала рыхлая земля. Один из красных как-то бросил в такую булыжник. Ничего не произошло. Булыжник засосало в землю, и только-то. Но Гийюд тогда рассвирепел. Красному досталось. Крошнак умел наказывать.

Горсинг догадывался, что воронки были чем-то вроде ловушек какого-то подземного хищника. Говорят, в Западных Землях примерно такие в свое время ставили нокрауги – выродки из линаитных топей, похожие на громадных червей, вооруженных сразу тремя парами жвал. К Темной эпохе их всех перебили. В Восточных Землях Горсинг ничего подобного не видел. Спросил у Гийюда, а тот предложил Горсингу провести личный досмотр любой приглянувшейся воронки. Сказал это и рассмеялся. Посчитал, что ему удалось ответить остроумно. Уродливая крыса.

– У маоров свои заморочки с похоронами, ты же знаешь… – неожиданно промолвил Сит.

Раньше такое совпадение развеселило бы Горсинга. Да, в этом не было ничего удивительного – они знали, куда идут, и понимали, что могут встретить Данира, но в Авендилле такие совпадения пугали. Горсингу вспомнились рассказы о черноитах из Лаэрнора – о том, как они начали думать в унисон, а потом научились говорить друг за другом, продолжая и заканчивая одну общую мысль. Город влиял на тех, кто жил в нем слишком долго.

– Разберемся, – процедил Горсинг.

Сит молча кивнул.

Грохот на востоке так и не повторился. Дым, подпиравший предгрозовое небо, ослаб, затем развеялся. Значит, люди Гийюда добрались до их источника. Или же туда наведался Пожиратель. Горсинг не очень расстроился бы, узнав, что и то и другое произошло одновременно, лишь надеялся, что Эрзе хватило ума не оставлять там никого в засаде.

Здание с трехзубым шпилем. Раньше тут располагался Заложный дом. Рыскари – из тех, кому довелось побывать в Авендилле после исхода, – наверняка первым делом наведались именно сюда. Все ценное давно вынесли. Оставили только пыль, гарь, осколки разбитых хрусталиновых окон.

Перед зданием было тесное полукружие разъездной площади. Отсюда начинались сразу три улицы, когда-то мощенные булыжником, а теперь перерытые так, будто здесь целое стадо сиргоитных кабанов резвилось в поиске корней синегола.

Горсинга и Сита никто не встретил. Поначалу они шли открыто, чтобы их можно было заметить издалека. Поглядывали на крыши, несколько раз издавали приветственный свист, которым прежде давали о себе знать в Равнском лесу. Им никто не ответил. Тогда Горсинг приказал Ситу затаиться.

Забежали на парадную веранду Заложного дома. Двери были до сих пор скреплены замочными пластинами – исход случился рано, их не успели открыть. Рыскарей это не остановило. Они проломили одну из филенок. Горсинг был прав, в здании уже побывали. Вот только сам он бы не сунулся внутрь – в пролом двери виднелся уцелевший приемный зал. В таких местах пряталось слишком много всякой дряни.

Затаившись, продолжили высматривать на ближайших крышах хоть какое-то движение.

Тишина теперь давила не меньше духоты. Впрочем, духота не мешала ладоням Горсинга то и дело бледнеть и стягиваться сухими морщинами. Опасаясь намертво вцепиться в парапет, Горсинг ни на мгновение не расслаблял руки. Несколько раз начинало выкручивать живот, но на такие мелочи он уже не обращал внимания.