Томи Адейеми - Дети крови и костей [litres]

Опускаю отцовскую пешку в карман. Ветер успокаивает горячую ладонь. Война еще не проиграна. Она только началась.

– Пошли сообщение и собери людей. Я хочу, чтобы к рассвету они были здесь.

– Инан, как капитан…

– Я обращаюсь к тебе не как капитан, – обрываю я. – Как принц.

Каэя цепенеет. Между нами пробегает холодок, я чувствую это, но не отвожу глаз. Отец не терпел бы колебаний.

Я тоже не стану.

– Хорошо. – Она сжимает губы. – Ваше желание – закон.

Она уходит, а я вижу перед собой лицо колдуньи, эти серебряные глаза. Слышу ее озлобленный голос.

Смотрю через пропасть, туда, где ее просоленная морская душа исчезла в зеленой листве.

– Беги, – шепчу я.

Я иду за тобой.

Дома, во дворце, каждое окно в моих покоях выходило во внутренний двор. Отец возвел новое крыло сразу после моего рождения и настоял, чтобы было именно так. Цветение леопардовых орхидей в саду – это все, чем радовал меня внешний мир. Тебе нужно думать лишь о дворце, говорил отец, когда я умоляла его позволить мне выйти за его пределы. Будущее Ориши решается в этих стенах, и ты как принцесса должна быть в курсе всего.

Я пыталась прислушаться к его словам. Притвориться, что придворная жизнь радует меня так же, как мою мать, общаться с другими олойе и их дочерьми. Пыталась получать удовольствие от дворцовых сплетен. Но ночами я проскальзывала на половину Инана и, выходя на балкон, осматривала столицу. Думала о том, что лежит за деревянными стенами Лагоса, какой прекрасный мир мне откроется, когда я окажусь там.

Однажды , шептала я Бинте.

Однажды непременно , улыбалась она в ответ.

Мечтая, я даже представить не могла, что меня ждет пекло джунглей, москиты и острые камни. После четырех дней в пустыне я убедилась, что ад в Орише не один. В пустыне нет ни лисьего мяса, чтобы поесть, ни воды или кокосового молока, чтобы утолить жажду. Все, чем она одаряет нас в избытке, – это песок. Бескрайние горы песка.

Несмотря на шарф, обмотанный вокруг лица так туго, что я едва могу дышать, песчинки забиваются мне в рот, в нос, в уши. Они неиссякаемы, как палящее солнце – последний штрих к портрету этих бесплодных земель. Чем дальше мы идем, тем сильнее у меня чешутся руки развернуть Найлу и отправить ее назад. Но, даже если это произойдет, куда, во имя небес, я пойду?

Родной брат охотится за мной. Отец, вероятно, жаждет моей крови. Я едва ли могу представить, какой ложью мать объясняет мое отсутствие. Возможно, если бы Бинта была во дворце, я бы рискнула приползти обратно, поджав хвост. Но она мертва.

Песок – все, что у меня сейчас есть.

Меня охватывает грусть, тогда я закрываю глаза и представляю себе Бинту. Даже краткого воспоминания о ней хватает, чтобы я почти позабыла о раскаленном аде вокруг. Если бы она была здесь, она бы смеялась над песчинками, застрявшими у нее между зубов. Подруга бы увидела здесь красоту. Она находила ее везде.

Мысли о Бинте уносят меня по волнам воспоминаний, возвращая к нашей жизни во дворце. Однажды утром, когда мы были еще девчонками, я провела ее в покои матери, желая показать мои любимые украшения. Я забралась на туалетный столик, треща о деревнях, которые Инан увидит во время военных смотров.

Так нечестно , хнычу я . Он поедет в Икойи. Увидит настоящее море.

Ты тоже непременно увидишь. Бинта пятится, пряча руки за спиной. Сколько бы я ни просила ее присоединиться ко мне, она говорила, что не сможет.

Однажды. Я надеваю на шею бесценное изумрудное ожерелье матери, очарованная тем, как оно блестит в зеркале. А ты? – спрашиваю я. – Когда мы сбежим, что ты хочешь увидеть?

Что угодно. Взгляд Бинты мутнеет. Все. Она прикусывает нижнюю губу, чтобы сдержать улыбку. Думаю, мне все понравится. Никто в моей семье не бывал за стенами Лагоса.

Почему? Морщу нос и встаю на цыпочки, чтобы достать ларец, где мать хранит старинную корону. Почти до нее дотягиваюсь, наклоняюсь вперед…

Амари, нет!

Прежде чем Бинта успевает остановить меня, я теряю равновесие и, пошатнувшись, переворачиваю ларец. Через пару секунд все содержимое оказывается на полу.

– Амари!

Я никогда не узнаю, почему мать явилась так быстро. Она смотрела на устроенный мной беспорядок, и ее голос отражался от стен арки, ведущей в покои. Я не могла говорить, и вперед вышла Бинта. «Мои глубочайшие извинения, ваше величество. Мне приказали почистить ваши драгоценности. Принцесса Амари хотела мне помочь. Если хотите наказать кого-то из нас, накажите меня», – говорит она.

– Ленивая мерзавка, – мать хватает Бинту за запястье. – Амари – принцесса. Она здесь не для того, чтобы исполнять твои обязанности!

– Мама, это не…

– Тихо, – обрывает мать. Пыхтя от гнева, она тащит Бинту за собой. – Мы слишком мягко обращались с тобой. Кнут пойдет тебе на пользу.

– Нет, мама! Подожди … – кричу я вслед.

Найла оступается, выдергивая меня из омута воспоминаний. Детское лицо Бинты тает в глубинах памяти. Тзайн пытается не дать леонэре сползти по осыпающемуся песку. Я хватаюсь за кожаные стремена, а Зели пригибается, вцепившись в мех Найлы.

– Прости, девочка, – утешает ее Зели. – Обещаю, мы скоро приедем.

– Ты уверена? – хриплю я. Мой голос такой же сухой, как песок, что нас окружает. Не знаю, отчего у меня сжимается горло: от жажды или от воспоминаний о Бинте.

– Мы уже близко. – Тзайн оборачивается и зажмуривается от слепящего солнца. Даже когда его глаза полузакрыты, взгляд, глубокий и темный, гипнотизирует меня. Щеки пылают. – Если мы не доберемся в Ибеджи сегодня, завтра точно приедем.

– Но что, если солнечного камня там нет? – спрашивает Зели. – Вдруг Лекан ошибся? До солнцестояния всего тринадцать дней. Если его нет в Ибежди, мы обречены.

Нет, он не мог ошибаться…

При мысли о неудаче все внутри сжимается. Уверенность, которую я ощутила в Шандомбле, тает. О небо, все было бы гораздо проще, останься Лекан в живых. С его знаниями и магией Инан был бы нам не страшен. Нам бы, наверное, удалось найти солнечный камень. Возможно, мы бы уже плыли к священному острову, чтобы провести ритуал.

После смерти Лекана мы ни на шаг не приблизились к спасению магов. У нас заканчивается время, и мы спешим навстречу смерти.

– Лекан не указал бы нам неверный путь. Камень в Ибеджи. – Тзайн медлит, вытягивая шею. – И если это не мираж – мы тоже.

Мы с Зели выглядываем из-за широких плеч Тзайна. От жары песок плывет волнами, размывая горизонт, но за пыльной завесой проступают очертания растрескавшейся глиняной стены. К моему удивлению, мы лишь одни из множества путешественников, стекающихся к городу со всех направлений. В отличие от нас некоторые путники едут караванами, в повозках из крепких бревен, украшенных золотом, – таких вычурных, что становится ясно: они принадлежат знати. Меня охватывает возбуждение, когда я прищуриваюсь, чтобы рассмотреть все получше. В детстве я слышала, как однажды отец предупреждал генералов об опасностях пустыни – края, управляемого владыками земли. Он утверждал, что их магия способна превратить каждую песчинку в смертельное оружие. Позже ночью я рассказала об этом Бинте, пока она расчесывала мне волосы.