Патрик Ротфусс - Хроника Убийцы Короля. День второй. Страхи мудреца. Том 2

– Ты мне льстишь.

– Не льщу. Я говорю тебе о твоих слабостях. Ты быстро учишься. Это ведет к опрометчивости, а опрометчивость противоречит летани. Вашет не единственная среди нас, кто считает, что в твоем духе есть нечто внушающее тревогу.

Шехин устремила на меня долгий взгляд. Она смотрела на меня дольше минуты. Потом красноречиво пожала плечами и взглянула на Вашет, одарив младшую женщину подобием улыбки.

– И все же, – странная мысль, – если я когда и встречала человека без единой тени на сердце, то разве что дитя, еще не научившееся говорить.

Она встала с кресла и обеими руками одернула свою рубаху.

– Идемте. Пойдем добудем тебе имя.

Шехин повела нас вверх по крутому каменистому склону горы.

С тех пор как мы вышли из школы, никто из нас не произнес ни слова. Я не знал, что сейчас будет, но спрашивать казалось неудобно. Это выглядело неподобающим, как если бы жених выпалил «Ну, а что дальше-то?» в разгар собственной свадьбы.

Мы поднялись на поросший травой уступ, где росло наклонившееся дерево, крепко цеплявшееся за голый обрыв. Рядом с деревом была массивная деревянная дверь – один из скрытых домов адемов.

Шехин постучалась и сама отворила дверь. Внутри было совсем не как в пещере. Каменные стены были выглажены, пол выстелен полированными досками. Помещение оказалось куда просторнее, чем я думал: с высоким потолком и шестью дверьми, ведущими дальше в глубь утеса.

За низеньким столиком сидела женщина и что-то переписывала из одной книги в другую. Волосы у нее были белые, лицо морщинистое, как прошлогоднее яблоко. Мне пришло в голову, что за все время, проведенное мною в Хаэрте, это первый встреченный мною человек, который читает или пишет.

Старуха кивком приветствовала Шехин, потом обернулась к Вашет, и вокруг ее глаз разбежались морщинки. Радость.

– Вашет! – сказала она. – А я и не знала, что ты вернулась.

– Мы пришли за именем, Магуин, – сказала Шехин. Вежливая формальная просьба.

– За именем? – озадаченно переспросила Магуин. Она обвела глазами Шехин и Вашет, потом устремила взгляд на меня, стоявшего позади них, на мои огненно-рыжие волосы, на перевязанную руку…

– А-а! – сказала она, внезапно сделавшись серьезной.

Магуин закрыла свои книги и поднялась на ноги. Спина у нее была сгорбленная, и передвигалась она мелкими, шаркающими шажками. Она жестом подозвала меня поближе и медленно обошла вокруг, тщательно рассматривая меня с головы до ног. В лицо мне она старалась не смотреть, зато пристально разглядела мою перевязанную руку, перевернула ее, посмотрела на ладонь и на пальцы.

– Я бы хотела услышать твой голос, – сказала она, не отрывая глаз от моей ладони.

– Как тебе угодно, достопочтенная создательница имен, – сказал я.

Магуин взглянула на Шехин.

– Он надо мной издевается?

– Не думаю.

Магуин снова обошла вокруг меня, провела руками по плечам, по рукам, по затылку. Запустила пальцы мне в волосы, потом остановилась напротив и посмотрела мне прямо в глаза.

Глаза у нее были как у Элодина. Нет, не в мелочах. У Элодина глаза были зеленые, пронзительные и насмешливые, у Магуин – привычного адемского серого цвета, слегка слезящиеся и красноватые. Нет, сходство было в том, как она на меня смотрела. Кроме Элодина, я больше не встречал людей, которые умели смотреть так, словно ты – книга, которую они небрежно листают.

Когда Магуин впервые заглянула мне в глаза, я почувствовал себя так, словно из меня высосали весь воздух. На кратчайший миг я подумал, что ее может оттолкнуть то, что она увидит, однако, вероятно, это была всего лишь моя тревожность. В последнее время я слишком часто бывал на грани катастрофы, и, несмотря на то что мое недавнее испытание прошло удачно, где-то в глубине души я все еще ждал, когда прилетит второй сапог.

– Маэдре, – сказала она, по-прежнему не отводя взгляда. Отвернулась и направилась к своей книге.

– Маэдре? – переспросила Вашет. В ее голосе слышался чуть заметный намек на смятение. Она бы, возможно, сказала что-то еще, но Шехин замахнулась и отвесила ей затрещину.

Это было точно то же самое движение, которым Вашет тысячу раз осаживала меня за последний месяц. Я не выдержал. Я расхохотался.

Вашет и Шехин грозно уставились на меня. Действительно грозно.

Магуин обернулась и посмотрела на меня. Она, похоже, не рассердилась.

– Ты смеешься над именем, которое я тебе дала?

– Ни в коем случае, Магуин! – сказал я, старательно изобразив перевязанной рукой жест «почтение». – Имена чрезвычайно важны.

Она по-прежнему не сводила с меня глаз.

– А что может варвар знать об именах?

– Кое-что может, – сказал я, снова пытаясь что-то изобразить перевязанной рукой. Без этого я не мог придавать своим словам тонкие оттенки значения. – В своей далекой стране я изучал подобные вещи. Я знаю больше многих, хотя этого все еще мало.

Магуин долго смотрела на меня.

– Тогда тебе известно, что не следует никому называть свое новое имя, – сказала она. – Это очень личное, и делиться им опасно.

Я кивнул.

Магуин, похоже, удовлетворилась этим. Она опустилась в кресло и раскрыла книгу.

– Вашет, кроличек мой, заходила бы ты ко мне почаще!

Ласковый, любовный укор.

– Ладно, бабушка, – сказала Вашет.

– Спасибо тебе, Магуин, – сказала Шехин. Почтительная благодарность.

Старуха рассеянно кивнула, и Шехин повела нас прочь из пещеры.

Позднее тем же вечером я вернулся к дому Вашет. Она сидела на лавочке у входа и смотрела на небо и на заходящее солнце.

Она похлопала по лавочке рядом с собой, и я сел.

– Ну что, каково это – не быть больше варваром? – спросила она.

– Да в общем-то все то же самое, – сказал я. – Только чуть пьянее.

После ужина Пенте затащила меня к себе домой, там устроили нечто вроде вечеринки. Хотя лучше назвать это собранием: там ведь не было ни музыки, ни танцев. И все-таки я был польщен тем, что Пенте потрудилась отыскать еще пять адемов, которые были не прочь отметить мое принятие в школу.

Я с удовольствием обнаружил, что все адемское бесстрастие развеивается после нескольких кружек выпивки: вскоре мы уже все лыбились, точно варвары. Это помогло мне расслабиться, тем более что мое собственное плохое владение языком теперь можно было списывать на перевязанную руку.

– Сегодня днем, – осторожно сказал я, – Шехин говорила, что знает историю о ринтах.

Вашет обернулась и посмотрела на меня. Лицо у нее было непроницаемым. Колебание.

– Я искал нечто подобное по всему миру, – сказал я. – Мало на свете вещей, которые я ценю выше.

Полная откровенность.