Патрик Ротфусс - Хроника Убийцы Короля. День второй. Страхи мудреца. Том 2

Пенте смерила меня скептическим взглядом.

– В тебе лично я не сомневаюсь. Но все же знают, что варвары очень часто цепляют всякую заразу во время секса.

Я покачал головой.

– Это просто очередные дурацкие басни. Уверяю тебя, варвары болеют не чаще адемов. На самом деле, думаю, что и реже.

Она покачала головой. Взгляд у нее был серьезный.

– Нет. Тут ты ошибаешься. Вот как ты думаешь: из сотни варваров сколько больны такими болезнями?

Эту статистику я отлично знал по медике.

– Из каждой сотни? Человек пять. Разумеется, среди тех, кто работает в борделях или посещает подобные заведения, больных больше.

На лице Пенте отразилось неприкрытое отвращение. Она содрогнулась.

– А из сотни адемов – ни одного! – твердо сказала она. Абсолютно.

– Да ладно тебе! – Я поднял руку и сложил пальцы в кружок. – Ни одного?

– Ни одного! – повторила она с мрачной убежденностью. – Этим можно заразиться только от варвара, и всех, кто отправляется в странствия, об этом предупреждают.

– Ну, а если ты заразишься от другого адема, который был недостаточно осторожен во время странствий? – спросил я.

Сердцевидное личико Пенте помрачнело, ноздри у нее раздулись.

– От одного из своих? – Сильный гнев. – Если я заражусь от кого-то из Адемре, я буду в ярости! Я стану вопить о том, что он сотворил, с вершины утеса! Я устрою ему такую мучительную жизнь, как сломанная кость!

Она изобразила отвращение, отряхнув подол рубахи первым движением из адемского языка жестов, которое я узнал от Темпи.

– А потом я отправлюсь в долгий путь за горы, в Таль, чтобы меня там вылечили. Даже если это путешествие займет целых два года и не принесет денег школе. И никто обо мне за это плохо не подумает.

Я кивнул про себя. Это было логично. При их отношении к сексу, если бы они вели себя иначе, болезнь стремительно передалась бы всему населению.

Я заметил, что Пенте смотрит на меня выжидающе.

– Спасибо за цветы, – сказал я.

Она кивнула и подступила ближе, глядя на меня. Глаза ее возбужденно светились. Она улыбнулась своей робкой улыбкой, потом стала снова серьезной.

– Ну что, довольно этого или ваши варварские ритуалы требуют чего-нибудь еще?

Я провел ладонью по гладкой коже ее шеи, зарылся пальцами в длинную косу, коснулся затылка. Она зажмурила глаза и запрокинула лицо мне навстречу.

– Цветы чудесные. Этого более чем достаточно, – сказал я и наклонился, чтобы поцеловать ее.

– Я была права, – сказала Пенте с удовлетворенным вздохом, лежа со мной обнаженной среди цветов. – У тебя прекрасный гнев.

Я лежал навзничь, ее маленькая фигурка свернулась калачиком под моей рукой, сердцевидное личико покоилось у меня на груди.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я. – По-моему, «гнев» неудачное слово.

– Я имею в виду «ваэвин», – ответила она адемским словом. – Разве это не оно?

– Я не знаю этого слова, – сознался я.

– По-моему, «гнев» – самое подходящее слово, – сказала она. – Я разговаривала с Вашет на вашем языке, и она меня не поправляла.

– Что же ты имеешь в виду, говоря о гневе? – спросил я. – Я точно никакого гнева не чувствую.

Пенте приподняла голову с моей груди и улыбнулась мне лениво и удовлетворенно.

– Ну конечно, – сказала она. – Я же твой гнев забрала. Как же ты можешь его чувствовать?

– А-а… То есть ты гневаешься? – спросил я, в полной уверенности, что чего-то не понимаю.

Пенте расхохоталась и замотала головой. Она расплела свою длинную косу, и ее медово-золотистые волосы ниспадали, обрамляя лицо. От этого она выглядела незнакомкой. Ну, и, наверно, еще оттого, что на ней не было красных наемничьих одежд.

– Да нет, это не такой гнев, другой! Я рада, что получила его.

– Все равно не понимаю, – сказал я. – Должно быть, это нечто, чего варвары не знают. Объясни мне это так, как если бы я был ребенком.

Она посмотрела на меня серьезным взглядом, потом перекатилась на живот, чтобы удобнее было смотреть мне в лицо.

– Этот гнев – не чувство. Это…

Она запнулась и очень мило нахмурилась.

– Это желание. Созидание. Жажда жизни.

Пенте огляделась по сторонам и указала на траву вокруг нас.

– Гнев – это то, что заставляет траву прорываться сквозь землю навстречу солнцу, – сказала она. – Во всем живом есть гнев. Это пламя, которое внушает желание двигаться и расти, делать и созидать.

Она склонила голову набок.

– Это понятно?

– Кажется, да, – сказал я. – А женщины получают гнев от мужчин во время секса?

Она улыбнулась и кивнула.

– Вот почему после этого мужчина чувствует себя усталым. Он отдает часть себя. Он падает. Он засыпает.

Она посмотрела вниз.

– Ну, хотя бы часть его засыпает.

– Ненадолго, – заметил я.

– Это потому, что у тебя хороший гнев, сильный, – гордо сказала она. – Как я и говорила. Я это знаю, потому что забрала часть его. Я вижу, что там есть еще.

– Ну да, есть, – признал я. – Но для чего женщинам гнев?

– Мы его используем, – коротко ответила Пенте. – Вот почему после этого женщина не всегда засыпает, как мужчина. Наоборот, она чувствует себя бодрее. Ей хочется двигаться. Часто ей хочется еще того, что дало ей гнев.

Она опустила голову к моей груди и игриво куснула меня, прижимаясь ко мне обнаженным телом.

Это отвлекало, но отвлекало приятно.

– То есть своего гнева у женщин нет?

Она снова расхохоталась.

– Да нет! Гнев есть во всем. Но женщинам есть куда девать свой гнев. А у мужчин гнева больше, чем они могут пустить в дело, так много, что им это не на пользу.

– Но как может быть слишком много желания жить, расти и творить? – спросил я. – Казалось бы, чем больше – тем лучше!

Пенте покачала головой, откинула волосы за спину.

– Нет. Это как еда. Один обед – хорошо. Два обеда ничем не лучше.

Она снова нахмурилась.

– Нет. Скорее, это как вино. Одна чаша вина – хорошо, две иногда еще лучше, но десять…

Она кивнула с серьезным видом.

– Да, это очень похоже на гнев. Если мужчина переполнен гневом, для него это все равно что отрава. Он хочет слишком много. Хочет всего сразу. Он делается странным и дурным на голову, он склонен к насилию.

Она кивнула про себя.

– Да. Я думаю, именно поэтому «гнев» – подходящее слово. Мужчину, который носит весь свой гнев в себе, видно сразу. Гнев скисает у него внутри. Он обращается против себя самого и подталкивает его скорее к разрушению, чем к созиданию.

– Да, я знаю подобных мужчин, – сказал я. – Но и женщин тоже.

– Гнев есть во всем, – повторила она, пожав плечами. – В камне его немного по сравнению с распускающимся деревом. С людьми то же самое. В некоторых больше, в некоторых меньше. Некоторые используют его с умом. Некоторые нет.