Патрик Ротфусс - Хроника Убийцы Короля. День второй. Страхи мудреца. Том 2

Она покачала головой.

– Ты же должен понимать, что твои доводы дырявые, как сеть. Ты то и дело вплетаешь в них новые нити, надеясь, что так она будет лучше держать воду. Но оттого, что ты надеешься, оно правдой не станет.

Видя, что я нахмурился, она взяла меня за руку и сделала жест «утешение», как прежде в столовой. Теперь она уже не улыбалась.

– Я вижу, ты действительно так думаешь. Я могу понять, отчего варварским мужчинам хочется в это верить. Для вас было бы утешением думать, будто вы настолько важны. Но это просто неправда, вот и все.

Пенте смотрела на меня с выражением, похожим на жалость.

– Иногда женщина созревает. Это естественный процесс, мужчины тут ни при чем. Вот почему большинство женщин созревает по осени, как плоды. Вот почему большинство женщин созревает тут, в Хаэрте, – тут лучше рожать детей.

Я попытался придумать еще какой-нибудь убедительный аргумент, но в голову ничего не приходило. Я чувствовал себя беспомощным.

Видя мое лицо, Пенте стиснула мою руку и сделала жест «уступка».

– Ну, может быть, у варварских женщин все иначе, – сказала она.

– Да ты это просто так говоришь, чтобы меня утешить, – угрюмо сказал я и невольно широко зевнул.

– Ну да, – призналась она. Потом ласково поцеловала меня и надавила мне на плечи, укладывая на кровать.

Я лег, она снова угнездилась у меня на руке и положила голову мне на плечо.

– Трудно, наверное, быть мужчиной, – тихо сказала она. – Женщина-то знает, что она – часть мира. Мы полны жизни. Женщина – и цветок, и плод. Мы движемся сквозь время, как часть наших детей. А мужчина…

Она повернула голову и взглянула на меня снизу вверх, нежно и жалостливо.

– Вы – бесплодная ветвь. И вы знаете, что, когда вы умрете, ничего важного после вас не останется.

Пенте любовно погладила меня по груди.

– Наверно, потому-то в вас так много гнева. Может, его в вас и не больше, чем в женщинах. Может быть, он просто ищет выход. Может быть, он стремится оставить по себе след. Он ломится в мир. Толкает вас на необдуманные поступки. Заставляет ссориться. Злиться. Вы рисуете, строите, сражаетесь, сочиняете истории, которые больше истины…

Она удовлетворенно вздохнула и опустила голову мне на плечо, удобно устроившись на сгибе моей руки.

– Мне неприятно тебе это говорить. Ты хороший мужчина и к тому же красивый. Но все равно всего лишь мужчина. Тебе нечего дать миру, кроме своего гнева.

В тот день мне предстояло остаться либо уйти. Я сидел с Вашет на зеленом холме и смотрел, как солнце встает в облаках на востоке.

– Цезере означает «лететь», «ловить», «ломать», – негромко говорила Вашет, повторяясь уже в сотый раз. – Ты должен помнить все руки, которые его держали. Множество рук, и все они следовали летани. Никогда не используй его не так, как должно.

– Хорошо, не буду, – в сотый раз пообещал я. Потом, поколебавшись, спросил о том, что меня волновало: – Слушай, Вашет, но ведь ты использовала свой меч, чтобы обстругать ивовый прут, которым ты меня била. Я видел, как ты подпирала им окно, чтобы не закрывалось. Ты подравниваешь им ногти.

Вашет непонимающе посмотрела на меня.

– И что?

– Разве так должно? – спросил я.

Она склонила голову набок, потом рассмеялась.

– А, ты имеешь в виду, что мне следует им пользоваться только в бою?

Я жестом ответил – «это же очевидно».

– Меч острый, – сказала она. – Это орудие. Инструмент. Он всегда при мне. Почему мне не должно его использовать?

– Ну… неуважительно как-то, – объяснил я.

– Уважение к вещи проявляется в том, что ты используешь ее с толком, – сказала Вашет. – Может быть, пройдет еще много лет, прежде чем я вернусь в варварские земли и буду сражаться. Что же плохого в том, что мой меч пока будет рубить щепу на растопку и морковку на суп?

Взгляд у нее сделался серьезным.

– Всю жизнь носить при себе меч, зная, что это только для убийства…

Она потрясла головой.

– Как же это должно влиять на душу человека? Должно быть, это ужасно!

Вашет вернулась в Хаэрт накануне вечером и очень расстроилась, что пропустила мое каменное испытание. Она сказала, я правильно сделал, что оставил меч, когда Карсерет бросила свой, и что она мною гордится.

Вчера Шехин официально пригласила меня остаться в школе и продолжать обучение. Теоретически я уже и так заслужил это право, но все понимали, что это не более чем политический ход. Ее предложение было весьма лестным, и я понимал, что, по всей вероятности, подобной возможности мне никогда не представится.

Мы смотрели, как мальчик гонит стадо коз по склону горы.

– Вашет, а правда, что у адемов не существует понятия отцовства?

Вашет спокойно кивнула, потом спохватилась.

– Только не говори, что ты с кем-то это обсуждал в мое отсутствие! Это поставит в неловкое положение нас обоих.

– Только с Пенте, – сказал я. – Она уверяет, что не слышала ничего смешнее за последние десять месяцев.

– Это и впрямь довольно забавно, – сказала Вашет, и уголки ее рта чуть заметно шевельнулись.

– Так это правда? – спросил я. – И даже ты в это веришь? Ведь ты же…

Вашет вскинула руку, и я умолк.

– Тише, тише, – сказала она. – Насчет своих мужчин-матерей можешь думать что хочешь. Мне все равно.

И она мягко улыбнулась, вспоминая.

– Вот мой поэт-король вообще верил, будто женщина – не более чем почва, в которую мужчина сажает младенца.

Вашет насмешливо фыркнула или, кажется, засмеялась, – было непонятно.

– Он был так уверен, что прав! И ничто было не способно заставить его усомниться. Я уже много лет назад решила, что спорить о таких вещах с варварами – пустая и утомительная трата времени.

Она пожала плечами.

– Можешь думать что хочешь про рождение детей. Можешь верить в демонов. Можешь молиться козлу. Пока меня это не трогает, чего мне волноваться-то?

Я некоторое время обдумывал эту мысль.

– По-своему это мудро, – сказал я.

Она кивнула.

– Но мужчина либо участвует в зачатии ребенка, либо нет, – заметил я. – Мнений на этот счет может быть несколько, но истина-то только одна.

Вашет лениво улыбнулась.

– И если бы меня интересовала истина, меня бы это беспокоило.

Она широко зевнула и потянулась, как довольная кошка.

– Я же предпочту сосредоточиться на радости своего сердца, на процветании школы и на понимании летани. А уж тогда, если у меня останется свободное время, я, так и быть, посвящу его поискам истины.

Мы еще некоторое время в молчании созерцали восход. Мне подумалось, что, когда Вашет не пытается вбить мне в голову кетан и адемский язык, чем быстрее, тем лучше, – она совсем другой человек.

– При всем при том, – добавила Вашет, – если тебе так уж дороги ваши варварские поверья насчет мужского материнства, тебе бы об этом помалкивать. В лучшем случае тебя подымут на смех. А большинство просто сочтет, что ты идиот, раз упорствуешь в подобных заблуждениях.