Патрик Ротфусс - Хроника Убийцы Короля. День второй. Страхи мудреца. Том 2

На ноги я поднялся прежде его и перерезал ему поджилки на ноге. Я пырнул его в живот и оставил лежать на земле и браниться, а сам бросился в погоню. Я знал, что скоро боль настигнет меня и после этого я, наверно, проживу недолго.

Это была долгая ночь, и я не стану утомлять вас дальнейшими подробностями. Я отыскал в лесу их всех. Анна сломала себе ногу во время безоглядного бегства, а Тим сумел уйти почти на полмили, несмотря на отрубленную руку и рану в груди. Они кричали, бранились, молили о пощаде, когда я преследовал их, однако ничто из того, что они говорили, не могло меня умиротворить.

Это была жуткая ночь, но я отыскал их всех. В этом не было ни чести, ни славы. Однако тут была своего рода справедливость, кровь за кровь. Наконец я принес их тела обратно.

Когда я вернулся к своей палатке, небо уже начинало приобретать привычный голубой оттенок. В нескольких дюймах пониже пупка горела острая жгучая полоса боли, и, судя по тому, как там неприятно тянуло при каждом движении, рубаха пропиталась кровью и присохла к ране. Я изо всех сил старался не обращать внимания на все это, зная, что все равно ничего не смогу для себя сделать с трясущимися руками и в отсутствие нормального освещения. Придется дождаться рассвета, чтобы посмотреть, насколько серьезно я ранен.

Я пытался не думать о том, что знал со времени работы в медике. Любое глубокое ранение кишок – долгий и мучительный путь к могиле. Опытный медик с нужными инструментами еще мог бы что-то сделать, но я был как нельзя более далек от цивилизации. Все равно что кусок луны пожелать.

Я вытер свой меч, уселся в мокрую траву у палатки и принялся думать.

К тому времени, как солнце наконец показалось над деревьями и начало выжигать росу с травы, я трудился уже больше часа. Я отыскал плоский камень и использовал его в качестве импровизированной наковальни, чтобы перековать запасную подкову. Над костром булькал котелок с овсяной кашей.

Я как раз заканчивал возиться с подковой, когда краем глаза увидел движение. Из-за фургона выглядывала Крин. Видимо, я разбудил ее звоном молотка по наковальне.

– О господи! – она ошеломленно зажала рот и сделала пару шагов в мою сторону. – Ты их убил.

– Да, – коротко ответил я. Мой голос звучал как мертвый.

Крин окинула взглядом мое тело и уставилась на порванную, окровавленную рубаху.

– Ты… – голос у нее пресекся, она сглотнула. – Ты в порядке?

Я молча кивнул. Когда я наконец набрался храбрости осмотреть свою рану, то обнаружил, что плащ Фелуриан спас мне жизнь. Нож Аллега, вместо того чтобы выпустить мне кишки, всего лишь оставил длинный неглубокий порез. Ну, и рубаху хорошую испортил. Из-за этого я не особенно переживал, учитывая все обстоятельства.

Я осмотрел подкову, потом мокрым кожаным ремнем туго привязал ее к концу длинной и прямой ветки. Снял с костра котелок с кашей и сунул подкову в угли.

Крин, похоже, отчасти оправилась от шока и медленно подошла поближе, рассматривая ряд трупов по ту сторону костра. Я ничего с ними делать не стал, только выложил рядком. Зрелище было неаппетитное. Тела были в крови, зияли раны. Крин смотрела так, будто боялась, что они вот-вот снова встанут.

– Что ты делаешь? – спросила она наконец.

В ответ я вынул раскалившуюся подкову из углей костра и поднес к ближайшему трупу. То был Тим. Я прижал раскаленное железо к тыльной стороне оставшейся кисти. Кожа зашипела, задымилась, прилипла к металлу. Секунду спустя я отвел подкову, оставив на бледной коже черный ожог. Разорванный круг. Я отошел к костру и снова принялся калить подкову.

Крин застыла как вкопанная, слишком ошеломленная, чтобы как-то реагировать. Хотя, наверно, в такой ситуации и нельзя нормально реагировать. Но она не завизжала и не пустилась бежать, как я ожидал, только посмотрела на разорванный круг и снова спросила:

– Что ты делаешь?

Когда я наконец заговорил, мой голос казался чужим мне самому.

– Все эдема руэ – одна семья, – объяснил я. – Единый круг. Неважно, что некоторые из нас не знакомы друг с другом, все равно мы все семья, все мы близкие. Иначе нам нельзя, мы ведь чужие везде, куда ни приходим. Мы рассеяны по свету, люди нас ненавидят.

У нас есть свои законы. Правила, по которым мы живем. Когда один из нас делает нечто непростительное и непоправимое, если он подвергает опасности честь эдема руэ, его убивают и клеймят разорванным кругом, чтобы показать, что он больше не один из нас. Это бывает редко. Редко возникает нужда.

Я вынул железо из огня и подошел к следующему трупу. Отто. Я прижал подкову к его запястью, вслушиваясь в шипение.

– Это были не эдема руэ. Но они притворялись нами. Они делали такое, чего ни один эдема бы не сделал, и я забочусь о том, чтобы мир знал: они не из нашей семьи. Руэ не делают того, что творили эти люди.

– А как же фургоны? – возразила она. – Как же инструменты?

– Это были не эдема руэ, – твердо повторил я. – Возможно, это были даже не настоящие актеры, просто шайка воров, которые перебили труппу руэ и попытались выдать себя за них.

Крин посмотрела на трупы, потом снова на меня.

– Так ты их убил за то, что они притворялись эдема руэ?

– За то, что они притворялись руэ? Нет.

Я снова положил железо в костер.

– Вот за то, что перебили труппу руэ и украли их фургоны, – да. За то, что они сделали с вами, – да.

– Но если это не руэ… – Крин взглянула на ярко раскрашенные фургоны. – То кто?

– Самому любопытно, – сказал я. Я снова вытащил из огня разорванный круг, подошел к Аллегу и вдавил железо в его кисть.

Фальшивый актер дернулся, взвыл и очнулся.

– Он не мертвый! – взвизгнула Крин.

Я уже успел осмотреть его рану.

– Мертвый, мертвый, – холодно сказал я. – Просто пока еще шевелится.

Я обернулся и посмотрел ему в глаза.

– Ну, Аллег? Как же вам удалось раздобыть два фургона эдема руэ?

– Эдемский ублюдок! – выругался он невнятно, но вызывающе.

– Так и есть, – ответил я. – А вот вы – не руэ. Так как же вы узнали знаки и обычаи моей семьи?

– Как ты догадался? – спросил он. – Мы же знали нужные слова и как руки пожимать. И про воду и вино, и про песни перед ужином. Откуда ты узнал?

– Так вы думали, будто сумеете одурачить меня? – сказал я, чувствуя, как гнев свернулся во мне тугой пружиной. – Это же моя семья! Неужто бы я не догадался? Руэ не делают того, что сделали вы! Руэ не воруют, не похищают девушек.

Аллег тряхнул головой и насмешливо осклабился.

– Как же, все знают, что вы это делаете!

Я взорвался.

– Все думают, будто они это знают! Все путают слухи с правдой! Руэ такого не делают!

Я яростно взмахнул руками.