Мила Нокс - Наместник ночи [litres]

Ветер вдруг взвыл совершенно ужасающе, и слова Каликса потонули в этом вое. Франц испуганно вцепился в когтистую руку, но гигант оторвал от себя мальчика и подтолкнул к кустам, оставшись один на поляне под бушующим небом.

Грянул гром.

Полыхнуло золотом.

Резкий порыв ветра пригнул верхушки деревьев, над лесом метнулась тень от гигантских крыльев.

Посвист ветра. Шелест перьев. Хлопки. Шумное дыхание.

Окутанное мерцанием и огнем, на поляну рухнуло гигантское существо. Оно упало с небес точно шаровая молния, озарив поляну золотым светом и гулко ударив тяжелыми ногами в землю.

Франциск, залегший с братом в кустарнике, ощутил себя совершенно беззащитным, словно они лежали на открытой местности. Хотелось обернуться мелкой мошкой и зарыться в листву.

На поляне стояли две светлые фигуры.

Одна – серебряная.

Другая – золотая.

Тот, второй, был тоже высоким и сильным, с длинными крепкими ногами и крепкими руками. Мех, струившийся по телу, испускал золотистое сияние. Лицо незнакомца оказалось таким же широким и странно-причудливым, как у Каликса. Острые скулы. Огромные выпуклые глаза, также отражающие луну. С подбородка ниспадала сияющая золотом борода, заплетенная в косицы, которые украшали золотые колокольчики, тенькающие и пинькающие на все лады. В острых ушах тоже были кольца, кое-где утяжеленные колокольчиками. Рога, в отличие от рогов Каликса, нависали надо лбом.

И если лицо Каликса обычно было спокойным и серьезным, то у этого монстра нрав был иной. Казалось, золотой гигант пышет жаром. От него исходило необузданное, дикое, недоброе сияние. Радость его походила на ярость – а может, таковой и являлась?

Красивое лицо пугало.

И Франц вдруг понял.

Калике был добрый, а этот…

Лицо золотого монстра расплылось в злорадной ухмылке. Огромные глаза вспыхнули. Существо расправило широкие плечи, с торжеством вскинуло голову.

– Бра-а-ат мой.

Голос его – зычный и глубокий, будто доносящийся из колодца, разлетелся по лесу.

– Вра-а-аг мой.

Эмпирей наслаждался могуществом. Во всем его существе чувствовалась сила, и то, как глядел он, как стоял, высоко подняв голову и расправив плечи, – все говорило о том, что он уверен в своем превосходстве.

Воздух на поляне потрескивал и искрился тысячами крохотных молний.

Этот владел не только поляной.

Не только воздухом.

Всем миром.

И знал это.

Калике знал тоже, потому что его внушительная фигура вдруг сникла. Серебряный монстр будто уменьшился: крылья грустно обвисли, руки опустились. Золотое сияние затмило серебряный свет Каликса. Он казался кусочком голубого льда, брошенным в кипящее золотое масло. Вот-вот растает.

– Я нашел тебя.

– И чтобы найти меня, Великому Ветру Полуночи понадобилось несколько ночей?

Калике говорил, как и прежде, негромко и спокойно, хоть голос его чуть дрожал. Золотой монстр сдвинул брови.

– Луна, встающая в зените, знает: однажды ей суждено сойти за горизонт, – задумчиво произнес Калике. – Ничто не вечно. И быть может, причина таких затянувшихся поисков в том, что Великий Ветер Полуночи уже не столь велик, как рань…

– Молчать! – Эмпирей угрожающе вскинул руки с огромными золотыми когтями. – Замолкни сейчас же, иначе я собственными руками вырву твой грязный язык! – Гигант сплюнул под ноги Каликсу. – Смотреть в твои глаза, слышать звук твоего мерзкого голоса хуже, чем слушать бульканье бородавочной жабы в луже. Черт подери… как бы я желал, чтобы ты никогда не появлялся на свет!

Братья с ненавистью уставились друг на друга.

– Знаешь, что мне снится? – прищурился Эмпирей. – Мне снится… – Он сделал движение когтями, будто разрывает чье-то горло. – Всякий раз одно и то же. Камни, обагренные кровью. Кровь стекает со скал, собирается у моих ног в лужи. И эта кровь… вытекает… из твоего сердца, брат! – Монстр ухмыльнулся. – Я мечтал об этом тысячи, тысячи лет… Мечтал увидеть, как ты корчишься на земле в агонии, выкрикиваешь мое – только мое! – имя. Того, кто родился с тобой. Того, кто тебя погубит. Я хочу, чтобы твоя кровь стекала по моим рукам, Калике. Твоя ледяная кровь на моих горячих руках – вот все, чего я хочу.

Эмпирей растянул губы в улыбке. Запрокинул голову. Захохотал.

Но тут же в этом диком, необузданном хохоте послышалось дуновение прохладного ветерка.

– Ты и так получил все, что хотел, – тихо промолвил Калике. – Небо теперь твое.

– О да! – Золотой монстр вскинул руки к звездному пологу. – О да, небо теперь мое, только мое! Эти леса больше не услышат твоего жалкого хныканья, Калике Несчастный!

Эмпирей зашелся язвительным смехом.

– Бедный, бедный мой братик, который так любит ныть и причитать! Боже мой, как же ты таким уродился? Знаешь, а ведь я скинул твою чертову лиру в Адово ущелье! Она так смешно прыгала по острым камням. Плакала, как брошенная девка. Мне даже кажется, братец, – ухмыльнулся Эмпирей, – что твоя плюгавая лирчонка меня о чем-то умоляла.

Золотой монстр сделал пару шагов вперед. Калике попятился.

– Не отступай, Калике. Бежать некуда. Я хочу, чтобы и ты умолял меня, как твоя жалкая игрушка… Ты ведь так любишь печаль, Калике. Свое обожаемое ненаглядное горюшко, то самое, у которого у всей Полуночи уже оскомина. Что, нет? Думаешь, им нравится каждую ночь слушать, как в небе завывают кошки? Нравится, когда крыши их домов заливают соплями? – Эмпирей расхохотался и покачал головой. – Да никто не любит страдания! Ну, кроме тебя, который уродился дурнем, это все знают. Ты бы хоть раз спросил, что хотят слушать те, для кого ты играешь. Но ты не спросил. А я тебе отвечу, что бы они сказали про твои повизгивания и подвывания.

Эмпирей чуть склонил голову, приоткрыв губы так, что показались клыки.

– Они бы сказали, что от твоих песен, Ветер… их тошнит.

Золотой монстр сделал движение, как будто его выворачивает в траву.

– Кстати, почему ты не плачешь? Сейчас самое время! Давай, Калике! Хочу услышать, как ты хнычешь у меня в ногах.

Хочу увидеть, как мой младший братец развозит по лицу сопли. Аха-ха-ха!

Эмпирей зашелся необузданным хохотом. Деревья содрогнулись от буйного ликования. А Франц понял, почему Калике сказал королю Хризалид: «Не все любят страсть, иссушающую сердце». Радость Эмпирея была страшна, от нее все вокруг замирало.

– Мы родились в единый миг, – тихо заметил Калике. – Я тебе не младший брат. Так сказал Он.

– Он… – Эмпирей осклабился. – Боюсь, наш Создатель пожалел чувства своего дитяти и скрыл от тебя правду. Все знают, что полная луна сильнее месяца! Золотом прочерчен мой путь, ибо я – слышишь, несчастный братец? – я старший!

– Мм… Говорят, первый блин всегда комом…