Иван Вологдин - Война орденов. Время Орды

— Зачем ты мне всё это рассказываешь? — разжав пересохшие губы, спросил я древнего атланта, — зачем пришел сюда в столь ранний час? Потешиться над моей немощью?

— Нет, что ты. Только предупредить тебя, мой заклятый враг и дорогой друг!

— Друг? — я не поверил своим ушам, поражаясь сказанному, сначала искренне подумав, что ослышался, — ну хорошо, и в чём же состоит это предупреждение?

— В том, чтобы ты жил тихо и не лез не в свои дела, Гамаюн, ибо ты не ведаешь всего масштаба творимой игры и моих планов. Ты просто пешка, уж прости за прямоту, дорогой друг. Дело в том, что в начале моего пути, едва я вырвался из опостылевшего склепа, я настолько сильно пылал ненавистью к своим поработителям и вашим создателям, что намеревался физически уничтожить последнее творение враждебной фракции, то есть человечество в целом. Но знаешь, всё больше и больше раскрывая природу гиперборейца, я осознал, насколько богата эмоциями их душа! Не то, что равномерное, серое свечение их всесильных создателей. Путешествуя, я наблюдал за вашими радостями, страданиями, страхами, болями, которые были так обострены, проходя через горнило великой войны. И лишь одно явление оставалось мне неведомо и обладало силой, которая заставила усомниться даже в совершенстве Атлантов. И это явление — любовь, в котором я так хочу преуспеть!

— Любовь, дорогой мой «друг», изучить невозможно, — ответил я Сету, искренне удивляясь текущему положению дел и его мышлению, — это нужно просто прочувствовать.

— Вот я и пытаюсь, Гамаюн! Полностью освоившись в новом теле, я понял, что мог без труда править этим интересным, новым миром и в оболочке гиперборейца. Я не хочу менять его радикально, но хочу посмотреть, получив новый опыт, каких высот способна достичь человеческая раса, ведомая моей рукой. А посему, возрадуйся человек! Ибо род твой будет жить, как и моё семя, пущенное по этой земле естественным путём!

— Но жить в рабстве?

— Такова судьба обычного человека. Он, по сути, никогда не бывает свободным в принципе. Это невозможно в текущих реалиях, ибо он чересчур социален и слаб. Удел мирянина только выбирать свой уровень рабства. Удел же истинной власти править скрытно, быть намного глубже круга официальных лиц, управляющих тем или иным государством, а поэтому я буду следить за всем, что происходит, поднимаясь всё выше, не делаясь прямым властителем лишь одного народа, а делаясь властителем всех наций. Я буду править планетами.

— Можно, конечно, и выбирать уровень рабства, но можно биться против него, за свою свободу, не жалея живота! — наперекор атланту вспыхнул я гневной тирадой.

— Вот от этого я и хочу тебя предостеречь, мой дорогой друг и враг. От бесполезной борьбы. Покорение целого мира мною и моими потомками — всего лишь вопрос времени. У меня оно практически неисчерпаемо и я всё равно завершу начатое, с монгольской конницей, немецкими рыцарями или японскими самураями, без разницы, но завершу! А посему — живи тихо, Гамаюн. А коль хочешь славы или достойного дела, то милости прошу под моё начало. Теперь ступай и помни, что я был добр к тебе, но могу поменять гнев на милость, если ты станешь чересчур силён. Я мог бы уничтожить тебя сейчас, но надеюсь на благоразумие будущего союзника. Повторюсь — не предпринимай ничего, что я бы принял за вызов!

Я ничего не говорил и молчал, обдумывая его слова. Сет, не дождавшись ответа, пришпорил коня, направившись в сторону Каракорума. Когда разрыв между нами достиг нескольких метров, он обернулся:

— Да, и вот что еще, Гамаюн. Не увлекайся с телепортацией. Магия не ваша, не гиперборейская. Полного мгновенного перемещения не бывает. Часть сил и часть астрального тела всегда остается в том месте, откуда совершена телепортация, вот только у атланта оно самовосполняется, а у гиперборейца носит необратимый характер. И чем дальше расстояние, тем критичнее изменения в кристалле души. Как видишь, даже я не злоупотребляю этой магией! Ну, пошла!

Атлант пришпорил коня, и на скорости миновав моих спутников, быстро уносился вдаль, напоминая черного ворона в своем развевающемся плаще.

— Много же у тебя в Орде знакомых, — подмигнул мне Ярополк, приблизившись для разговора, — особенно необычных.

— Я сам в шоке, Ярополк. По мне было бы лучше, если бы оных встреч было меньше или бы они происходили в тот момент, когда я готов к ним.

— Враг? — всё понял старый ведун.

— Еще какой, отче. И оружие, на которое я возлагал тщетные надежды, оказалось недейственным совершенно!

— Ой, ли? Он сказал? — махнул он головой в сторону Сета, превратившегося в точку, — так может это он тебе брешет. Покажи, о чем речь идет!

Из рук в руки, не сбавляя ход, я передал старцу древний клинок.

— Хм, — повертел оружие в руках опытный воин, — и вправду, необычная вещица. Древняя. Правда, встречал я подобные клинки и ранее. За один такой клинок, вынутый из земли, чуть ли не города давали. Кладенцами кличут.

— И в чем же сила этого меча? Я уже, сколько лет владею, а ничего особого не замечал.

— Принять тебя клинок должен. Тут особая сноровка нужна. Слышал я, что Кладенцы, в большинстве своем как сувениры используют. Те воины, которые с ними на контакт выйти пытались в прах обращались. Так что не экспериментируй особо, а то до дому не доедем.

— Хорошо, спасибо отче!

От нового знания стало только хуже. Раньше, никто не смел, обвинить меня в трусости, а теперь что же выходило?

Старый враг, предостерегая меня и угрожая моим близким, фактически заставил усомниться в правильности избранного дела. Совершенно противоречивые мысли тянули голову в разные стороны, то разгоняя кровь и наполняя гневом, то охлаждая и замедляя до состояния зимних ручьев. Теперь еще и меч, который не считал меня хозяином…

Воистину, тот, кто не владеет ничем, владеет всем! Без любви, возможно, мне было и проще. Рискуя только собственным животом, я был бы более спокоен, но теперь, в середине процессии, ехала верхом, избрав мужской стиль передвижения в седле, бойкая и улыбчивая Кана, с улыбкой оглядывая проснувшуюся после утреннего оцепенения и родную степь.

«Что, теперь уже и её винить вздумал? На попятную сдать? Запугали тебя, Гамаюн, словом одним? Позор! Чтобы сказал Ульв, увидев это? Отец не боялся ничего, даже увезти маму из привычной среды обитания в полную неизвестность и сделал всё, чтобы дать ей достойную жизнь, не смотря на сотни знатных вельмож, препятствующих этому» — рассуждал я про себя, невпопад отвечая на слова моих спутников, — «Сегодня же ночью я приручу Кладенец! И это, в случае удачи, будет моим вызовом страшному врагу».

Укутав спящую Кану поплотнее в шерстяное одеяло, я осторожно встал с нагретого места и отправился в степь, где на большом отдалении от костра, сидел дружинник, выставленный в дозор.