Евгений Шалашов - Призраки Черного леса [litres]

Я его прекрасно понимал. Сам терпеть не могу быть кому-то обязанным. Что бы такое придумать, чтобы и мне польза, и Зарко радость? Деньги мне не нужны, цыганские девки – хоть с любовью, хоть без нее – тем паче. Даже если чаюри помыть хорошенько, отбивая застарелые запахи. Что вообще с цыган взять? Коней ворованных – так нужно глядеть в оба, чтобы тебе старого мерина за семилетнего жеребца не сбагрили. Гадание? Фи… А может…

– Скажи-ка, рома, в твоем таборе есть старые мудрые люди?

– Все старые люди – мудрые! – улыбнулся Зар-ко. – Глупые до старости не доживают. Ты скажи, чего надо, а я отвечу.

– У моей невесты отец погиб, а брат сгинул. Нужно мне его отыскать, если не живого, так мертвого.

Улыбка медленно спала с лица конокрада. Зарко залпом допил оставшееся пиво, пристукнул донышком кружки об стол, махнул хозяину – неси, мол, еще. Пока трактирщик наливал, нес, цыган молчал, постукивая костяшками пальцев по столу. Молчал и я.

– Слышал я о них. Только, – настороженно посмотрел на меня цыган, – люди говорили, оба погибли, а тела их в родовой могиле упокоены. Рыцаря помню, и сына его помню. Красивый был мальчик, все девки с ума сходили. Только умер он, зачем прах ворошить?

– Обещал.

– Эх, баро, место-то нехорошее, где они погибли. До Силинга много дорог идет. Зачем через Чертов лес ездить, куда спешить? Уж лучше крюк дать, чем нечистой силе в зубы идти. Гаджо ездят, боятся время терять. Время сберегут, а душу нет… Ничего тебе мудрые ромалы не скажут. Что сказать про то, чего не знаешь?

– Жаль, – вежливо сказал я, поднимаясь из-за стола. На самом-то деле огорчения не испытывал – все равно не знал, чем бы могли помочь мне старые ромалы. Хотел рассчитаться с трактирщиком, но вспомнил, что сегодня меня угощали, кивнул цыгану и вышел на улицу.

Мы с Томасом порешили ехать завтра с утра. Чего откладывать? Курдула соберет провизии – возьмем с запасом, дней на пять – семь, немного овса для коней. Решил прихватить арбалеты – зря, что ли, покупал? Один уступил Томасу – старик говорил, что умеет управляться, а нет, так ничего сложного, в дороге научится. Жаль, что болтов мало – десятка два, но мы не на войну едем. Из оружия у старика были нож и топор, а больше ему и не надо.

Сегодня я ждал, чтобы Кэйтрин, ставшая для меня Кэйт, пришла ко мне. Забеспокоился, что ее долго не было. Но вот, наконец, она вошла в спальню и, как само собой разумеющееся, забралась под одеяло. Уткнувшись в мое плечо, Кэйтрин сообщила:

– Курдула сегодня вопросы странные задавала. Мол, когда это вы, фрейлейн Кэйтрин, успели девственности лишиться и что вам жених сказал? Томас ей в первую ночь синяки под оба глаза поставил.

– С чего это она? – удивился я.

– Она же полезла белье менять, а простыни чистые, – хихикнула фрейлейн. – Думала, раз мы в одной постели спим, то все у нас было. А коли простыни чистые, то девственности меня лишили еще до тебя. Теперь Курдула гадает – когда и кто?

– А ты?

– He-а, зачем? – отмахнулась фрейлейн. – Пусть думает что угодно, мне-то что. Почему я должна отчитываться перед кухаркой?

– Кэйт, ты с ней в одном доме пять лет прожила, – не удержался я от упрека. – Значит, не просто кухарка, а родной человек.

– Да знаю я, знаю, – досадливо проговорила девушка. – Опять подумаешь – вот, мол, спесивая дура, честь рыцарская и все прочее…

– Н-ну, вот в данном случае ты права, – сказал я в пространство, – по поводу простыней – не ее собачье дело. Мало ли где могла потерять девственность благородная девица? Шла по дороге, завернула куда-нибудь. Глянь, а девственности-то нет. Житейское дело.

– Юджин, – пихнула меня локтем Кэйт. – Я сейчас и в самом деле обижусь. А Курдула… Знаешь, я очень люблю Курдулу, Томаса. Для меня они родные люди. Но иногда – будто пробивает. Понимаешь, когда я осталась одна – без отца, без матери, без крыши над головой, это единственное, что меня спасало. Я столько раз хотела руки на себя наложить – уже и дерево выбрала, чтобы повеситься, но передумывала. Видела один раз, как в Вундерберге убийцу казнили. Голова свернута, язык высунут, брр. Топиться – распухну, раки лицо съедят. Для дочери рыцаря смерть красивой должна быть, чтобы лежала я как живая, а все вокруг говорили – вот, мол, красавица-то какая. Мечтала, чтобы хоть после смерти красивой стать.

– Дурочка ты…

– Юджин, я на самом деле уродина? – приподнялась вдруг Кэйтрин на локте.

– Кэйт, чего это на тебя нашло? – удивился я.

– Мы уже с тобой третью ночь, а ты меня даже ни разу не поцеловал всерьез, как женщину, – шмыгнула носом девушка. – Один раз, в лобик. Меня так отец целовал. Единственный раз, когда на войну уходил.

Мне ничего не оставалось делать, как поцеловать девушку. Раз, другой, третий… Она отвечала робко и неумело. Ну, а потом…

– Я думала, будет больнее, – призналась Кэйтрин, перебирая седые волоски на моей груди. Поморщилась. – И что, так всегда теперь?

– Это поначалу, – попытался я успокоить фрейлейн. Ну, теперь уже не совсем фрейлейн и вовсе даже не фрейлейн, но кому какое до этого дело?

– Юджин, ты не передумал на мне жениться? – спросила вдруг фрейлейн.

– А ты – выходить за меня замуж?

– Благородная девица не должна уступать домогательствам жениха до брака! – прыснула Кэйт, а потом вдруг резко стала серьезной. – Юджин, что же мы с тобой натворили?

– А что натворили? – сделал я вид, что не понял. – Курдула теперь будет довольна.

– Это же грех… до свадьбы…

– Грех, – согласился я. Уточнил: – Но мы же с тобой не смертный грех совершили, правильно?

– Нужно идти к патеру.

– Сходим, – пообещал я. – К патеру сходим, отмолим, на храм пожертвуем. Что еще? В паломничество пойдем? Только давай потом, после свадьбы.

– Когда назначим венчание? – деловито поинтересовалась Кэйтрин.

– Ну, как мы с Томасом вернемся, так сразу и обвенчаемся.

– Откуда вернетесь? – не поняла Кэйтрин.

– А тебе Томас не говорил? – удивился я. – Мы с ним решили завтра ехать в Шварцвальд.

– Как это – вы решили? – приподнялась Кэйтрин. – А почему я об этом не знаю?

Дня три назад я бы ответил что-то такое, уязвлявшее самолюбие девушки. Сейчас же… Может, свалить всю вину на старика, пусть выпутывается? Не стоит.

– Да как-то все случайно получилось, – принялся я оправдываться. – Подумал – чего откладывать?

– Понимаю, – сдержанно сказала Кэйтрин. – Но мне-то ты мог сказать? Все-таки это мой брат!

– Точно так, госпожа баронесса!

– Опять издеваешься? – зашипела Кэйтрин. Пихнув меня локтем, сообщила: – Я уже смирилась не только с потерей девственности, но и с потерей дворянства.

– Никак нет, госпожа баронесса, – взял я игривый тон. – Дворянство останется при тебе. Хочешь быть баронессой?