Галина Гончарова - Крылья Руси [litres]

– А кому охота мучительно самоубиться? – ехидно поинтересовался Иван. Алексей ответил приятелю ухмылкой.

Когда русские корабли только-только появились в теплых морях, пираты проявили к ним понятный интерес. Как собака на мусорной куче. Сожрать? Пометить? Плюнуть и удрать, поджав хвост? Начали, естественно, с первого варианта. И натолкнулись на резкое сопротивление казаков.

Привыкнув к тому, что пленных не берут, потому как лучше сразу сдохнуть, чем потом мучиться, казаки резались до последнего. Чаще – до последнего пирата.

Выучка, характер, вооружение, мстительность… Если казаки узнавали, кто поднял руку на их братьев, пирату проще было быстренько сойти на берег и мчаться в ближайший монастырь. Хотя бы не помрет без исповеди. Карибское море – это та же большая деревня. Рано или поздно проскальзывала информация, кто захватил тот или иной корабль, и начиналась охота.

Казаки не брезговали ничем, объединялись по пять-шесть кораблей, гнали пиратов по морю, как волк шелудивую дворнягу по степи, а настигнув, обходились весьма сурово. Захватывали корабль, обрубали пиратам руки-ноги, прижигали раны и бросали искалеченных людей прямо на палубе.

Жестоко?

Так и пираты пленников не пряниками кормили, и часто те, кто попадал к ним в руки, мечтали о смерти. Недаром в Писании сказано что-то про око за око. Зато трех кораблей с подобным содержимым по уши хватило пиратам для усвоения урока. Корабли с русским флагом обходились ими на почтительном расстоянии. Ибо – себе дороже.

– Почему бы не помочь дону Хуану? – пожала плечами Софья. – Надо бы вернуть западную часть Эспаньолы испанцам, да и то сказать – они уже раз захватывали Тортугу. Стоит повторить! [26] Софья имеет в виду испанские нападения 1635 и 1654 годов. Оба раза испанцы вышибали пиратов с Тортуги, но закрепиться там и навсегда извести осиное гнездо им мешала Англия ( прим. авт. ).

– Что ты предлагаешь?

– Отдать планы на разработку в школу. Им интересно, а мы выберем лучшее и по результатам посмотрим, чем помочь испанцам. Людьми ли, кораблями…

Алексей нахмурился и кивнул.

Да, школа. Ездить в Дьяково было до сих пор болезненно. Кусочек их детства необратимо изменился, а они – они даже не имели возможности погоревать всласть. Просто сидели после того, как тела Воина Афанасьевича и царевны Анны увезли к месту погребения, и разговаривали. Вспоминали детство, смешные истории… Первой разрыдалась Софья. Она же не машина, не робот, она живой человек, которому больно. Просто она обязана быть сильной, но рядом с мужем, с братом…

Она плакала, а мужчины ее утешали. И каждый из троих искренне надеялся, что уйдет первым. Слишком уж это тяжело – терять близких. Тем более таких, в которых ты врос корнями.

Сейчас место директора школы занимал Матвей, которому царь дал титул и земли. Временно. Пока не найдется никого получше. Прокопия рано отзывать со службы, а царевич Федор осваивался в Померании. Перестал топить горе в вине, а потом и вновь почувствовал вкус к жизни, даже сыном заниматься начал. Кстати, мальчишка вышел и хорошенький, и умный – весь в мать. Только глаза отцовские: синие, ясные, романовские. Будет кому Померанией управлять, когда Феде срок придет, жениться-то второй раз царевич явно не собирался, пробавляясь от случая к случаю «девушками». Впрочем, никто и не настаивал. Не хочешь – не женись, меньше наследников – больше порядка.

– Отдавай. Какие сроки?

– Я думаю, три дня. Награда обычная – стажировка по выбору, – решила Софья.

Каждый год воспитанники царевичевой школы разъезжались на практику. По распределению. А трое лучших учеников сами могли выбрать себе место поездки. Поинтереснее. За эту привилегию боролись, ее добивались, выгрызая зубами. Будет справедливо дать шанс и лучшим стратегам.

Через три дня планы были готовы.

Алексей выбрал пять лучших и отписал шурину, соглашаясь помочь. Увы, налет на Тортугу отложился по техническим причинам. Грех было не воспользоваться удобным случаем и не накормить Людовика его же варевом.

– Государь…

Мужчина склонился перед Станиславом Лещинским, и юноша покачал головой.

– Не надо…

– Вы имеете законные права на престол, государь. А потому я всего лишь восстанавливаю справедливость.

Посланник императора Леопольда улыбался, видя, что наживка проглочена. Да как! Будь Лещинский рыбой – она бы у него из заднего прохода торчала! Кому в семнадцать лет не хочется надеть на голову корону? Кому не мечтается о грядущих сражениях, о прекрасных дамах, о подвигах? Это потом уже приходит осознание, что за некоторые подвиги лучше брать вперед, звонкой монетой, а то на прекрасных дам может и не хватить. Да и сражения лучше всего вести в своем воображении – целее будешь.

Но это – потом, потом. А сейчас Станислав Лещинский был обычным сопляком, сыном коронного подскарбия – читай, королевского казначея. Что самое интересное, его отец, Рафаил Лещинский, был вполне доволен своей участью. Да, он не первое лицо в государстве. И что? Сдалась ему та корона! Его и на своем месте неплохо кормят! Государь его ценит, уважает, землями жалует, а деньги… Быть при колодце да не напиться?

К чести Лещинского, воровал он весьма умеренно и аккуратно, так что Михайла решил оставить его, как зло меньшее. Кто-то другой точно и тащить начнет больше, и наглеть быстрее, а менять подскарбия каждый год – дурная практика. Это ж денежные дела, не розочки на ткани вышивать, думать надо. Пока новый в курс дела войдет да пока приспособится… И опять менять?

Нет уж!

Пусть будет один Лещинский. Тем более что с ним потом можно поступить, как его величество Людовик Четырнадцатый. Очень, очень полезный опыт с министром Фуке, есть чему поучиться. Разница в одном: когда Фуке выгнали, Людовик уже знал, кем его заменит. У Михайлы пока такого аналога не было. Не родился Кольбер на земле Польской. Увы… А вот сынок у Рафала не удался. Или слишком удался?

Честолюбия у Станислава было – хоть на троих дели, а вот талантов… Тут лучше всего подошла бы поговорка про рога и некую бодливую корову, только вот сам Станислав этого совершенно не осознавал. Он был твердо уверен, что самый умный, хороший, ну и, разумеется, достоин короны. На том и подцепили его эмиссары императора Леопольда.

Самым приятным для Станислава было то, что делать ничего не требовалось. Просто предоставить себя в качестве знамени. Ну, с визитами поездить, поговорить. А остальное – не его забота. Войска будут, денег дадут… Уж что-что, а нагадить соседям Леопольд всегда был готов. Особенно после коронации венгров, особенно полякам. О русских он не думал, предполагая, что тут все же поляки отметились.