Геннадий Ангелов - Без права на жизнь [СИ]

После обеда удалось пару часов вздремнуть, помог в этом Свиридов, в знак благодарности за помощь. Хороший оказался парень, добродушный и приветливый. Мне захотелось с ним поговорить, по-приятельски, и я ближе к вечеру вышел с ним во двор на перекур.

— Не скоро война закончится, ещё три года.

— Дёмин, брось, с чего ты взял, что ещё три года?

— Можешь не верить, но это правда.

Свиридов смотрел на меня с подозрением и прищуривал глаза.

— Не бойся, лейтенант, я не шпион.

— Странный ты, Дёмин, выдумываешь всякую ерунду.

— Э-э-э нет, друг, это не ерунда. Война закончится в мае сорок пятого. Если выживешь, сам увидишь. И тогда вспомнишь нашу встречу.

— А Гитлер? Что будет с ним?

В глазах Свиридова появился интерес, и он внимательно смотрел на меня. Мимо нас проходили солдаты, и не обращали особого внимания. Вечер был тёплым и необыкновенно нежным.

— Гитлер?

Я усмехнулся и задумался.

— Дай подумать, Гитлер, Гитлер…. Притворяясь, я глубокомысленно молчал и надувал щёки. — Ах, да — Гитлер отравится.

— Ну да, тоже мне придумал. Ну тебя, Дёмин, врёшь ты мастерски, только мне не заливай за воротник. Я уже два года воюю, и максимум через год мы с победой будем шагать по улицам Берлина. Фильм смотрел, «Волга, Волга»? Ты мне напоминаешь лоцмана с парохода «Севрюга». Тоже мужик такой был, деятельный, на все руки мастер. Так и ты, Дёмин.

— Спрашиваешь, ещё пацаном смотрел. По телевизору.

— По какому телевизору? Фильм сняли четыре года назад, а ты говоришь, пацаном смотрел.

Я понял, что взболтнул лишнее, и хотел выкрутиться из незавидной ситуации, но понял, что поздно. Свиридов потянулся к кобуре, за пистолетом.

— Брось, Свиридов, ты чего, арестовать меня собираешься?

— Дёмин, пойдёшь со мной, там с тобой разберутся. Говорливый ты и шибко умный.

Догадываясь, что Свиридов не шутит, я сделал шаг назад.

— Ох, и влетит тебе от начальства, когда разберутся, Свиридов. Не там копаешь и ищешь.

Мы медленно шли по ветвистой дорожке в сторону штаба. Знакомство с командным составом Красной Армии в мои планы не входило. Я соображал, как поступить. Пригибаясь от ветки, я схватил её обеими руками и чуть натянул. Ветка спружинила и ударила Свиридова по лицу. Тот замешкался и опустил оружие. Я резко повернулся и ударил его в грудь. Свиридов ойкнул и поднял пистолет, чтобы выстрелить, только инициатива была с его стороны упущена. Я ударил ребром ладони по его правой руке, и схватил за гимнастёрку. Пистолет выпал, и я потянул на себя Свиридова. Ткань затрещала, когда я падал на спину и тянул за собой незадачливого лейтенанта. Свалившись на спину, резко повернулся на правый бок, и оказался сверху своего надзирателя. Придавил одной рукой шею, другой рот, и прошептал: «Учись драться, салага. Моли Бога, что я не шпион. Не видать тогда тебе ни друзей, ни близких». Свиридов попытался вывернуться, только я крепко сжал горло, до такой степени, что у лейтенанта глаза на лоб полезли.

— Учись проигрывать. Значит так, я сейчас уйду, и ты меня искать не будешь. Договорились? Иначе, мне придётся тебя убить.

И в доказательство своих слов я вытащил из сапога нож.

— Один удар в сердце, и пикнуть не успеешь. Так как, мы договорились?

Лейтенант закивал головой, и я убрал руку с шеи. Прежде чем уйти, я вытащил из пистолета обойму, и бросил его к ногам Свиридова.

— Прощай лейтенант, и помни не только мою доброту, но и то, что я тебе сказал про сорок пятый.

Бросая незадачливого лейтенанта на земле, шмыгнул в кусты и побежал за Михо. Времени у нас было от силы минут десять, пятнадцать, пока Свиридов очухается и побежит за подмогой. Михо я застал с котелком в руке и ложкой. Он увидел по моему выражению лица, что случилось что-то экстраординарное, и тут же вскочил.

— Уходим, уходим, Иракли, бросай всё и к реке.

Дважды повторять не пришлось. Грузин, расталкивая длинную очередь за кашей, торопился и едва успевал за мной. Когда мы уже вышли к реке и смогли перевести дыхание, он спросил:

— Что случилось, командир? К чему такая спешка? Не дал как следует подкрепиться.

— Дома подкрепишься, плавать умеешь?

— Умею, только зачем? Вон лодка стоит бесхозная, в камышах. Я мигом.

Напирая на весла, я грёб, в двух словах рассказал, что случилось. Грузин не удивился, и мне даже показалось, что он был не против того, если бы меня арестовали. В этом случае, он оставался один и никто не смог бы заставить его вернуться в колонию. Выяснять с ним отношения я не стал. Сгущались сумерки и когда мы выходили на берег, и вытаскивали лодку, я заметил на другом берегу огни, вспышки от выстрелов. Это была погоня за нами. Значит, не сдержал слово Свиридов и решил позвать на помощь. Эх, ну и как после этого верить людям. Чувство досады овладело мной и, поднимаясь вверх по насыпи, я не оглядывался. У нас был запас времени, чтобы найти убежище в городе и там спрятаться. Уже нельзя было показывать свои документы, никому. Потому что наверняка лейтенанта Дёмина будут искать.

Опустевший город встретил недружелюбно. Полная тишина угнетала непостижимым образом. Мы брели вдоль высоких стен, словно голодные волки, и затравленно оглядывались по сторонам. Вокруг всё заброшенное и пустое. Дома похожи на мрачные надгробия, склепы, после атомного взрыва в вечерних сумерках. Улицы безлюдны и пугают своим безмолвием. Людей нет, хотя время совсем не позднее. Интересно, здесь вообще есть кто-то живой, или все на фронте, в окопах. Страшное время, когда человеческая жизнь ценится не больше, чем хлеб по карточкам.

По дороге нам попался небольшой дворик. Возле кирпичной стены, на противоположной стороне, лежало несколько трупов. Иракли хотел пойти глянуть, но я его остановил.

— Помочь мы им не сможем.

Грузин кивнул, и тяжело вздохнул.

— Не думал, командир, что доведётся побывать в сороковых годах. Реальность куда страшнее, чем то, что мы знаем. Мне всегда казалось, что я уже ничему не смогу удивиться в жизни, и никто не сможет заставить колени дрожать. Но здесь, когда враг за каждым углом и смерть дышит ледяным дыханием в спину, реально страшно.

Нигде не горел свет, подъезды домов забиты широкими досками. Люди, когда уходили, хотели таким образом обезопасить свои квартиры. Хотя, снять доски и войти внутрь, не представляло особого труда, как для мужчины, так и для подростка. Я уже присматривал дом, где бы нам на время остановиться. Переждать, пока армия не продвинется вперёд и за Дёмина, Минассали, просто забудут. Иракли молчал, на его суровом лице не дрогнул ни один мускул, при виде последствий войны.

— Уже передумал оставаться?

— Дело не в этом.

— В чём тогда?

— В том, что я понимаю, как много в жизни упустил. И безумно жаль тех лет, которые потратил впустую. А ведь мог по-другому жить. Мог. Но не стал.