Геннадий Ангелов - Без права на жизнь [СИ]

— Может, прекратим? — предложил я своему сопернику и улыбнулся. — Я только обороняюсь «Артист», заметь это, и ни разу тебя не ударил.

Моё хорошее настроение оценил по достоинству «Кроха» и крикнул «Змею», второму молотобойцу, чтобы тот помог «Артисту».

— Двое на одного? Не хорошо так ребятки, разве вас не учили в школе и дома хорошим манерам!

Большой, толстый и неторопливый «Змей» уже раскусил мою технику, и пытался обойти с правого фланга. Он был более опытным бойцом и требовал к себе пристального внимания. Чтобы пресечь его попытки ударить, я развернулся к нему лицом и без промедления открылся. «Змей» не поверил в такую удачу, и как последний лох ударил прямым сэйкеном. Я перехватил его руку и заломил за спину. И тут же ударил по ноге, чем заставил его присесть на одно колено. Встретившись взглядом с «Артистом», толкнул на него «Змея» и, не теряя драгоценных секунд, провёл кин-гэри, удар подъёмом ноги в пах. «Артист» взвыл и, схватившись руками за яйца, запрыгал, как кенгуру на месте.

В камере поднялся ажиотаж. Народ, видя, как я с лёгкостью расправился с самыми отпетыми негодяями, подступал к «Крохе». Ситуация менялась не в лучшую сторону для блатных.

— Ну, что «Крошка», — рычал «Арбуз». Маленький, толстый и неповоротливый парень, с прыщавым лицом семнадцатилетнего подростка. Ему больше остальных доставалось от блатных, и сейчас его «звёздный час» наступал.

— Теперь ты за всё ответишь!

В руках у него заблестела заточка, и он был готов вспороть брюхо «Крохе».

— Братва, вы чего, совсем рамсы попутали? Я же всегда вам помогал, жил по понятиям.

— Колбасу нашу тоже жрал по понятиям? И сало домашнее?

«Арбуз» придавил «Кроху» коленом к нарам, и приставил нож к горлу. Тот заверещал, как резаная свинья, умоляя пощадить.

— Не бери грех на душу, «Арбуз», пускай живёт. Посмотри, у него уже штаны мокрые.

Я показал рукой на мокрые брюки «Крохи» и рассмеялся. Пять человек набросили одеяло на «Змея» и «Артиста», делая тёмную, и уже колотили со всех сил. Те охали, стонали, и просили оставить жить.

— Значит так.

Я поднял правую руку вверх и попросил тишины.

— Будем жить как люди, больше ни каких семей, и прочих привилегий. У меня жена, родители дома, на свободе. Там моя семья. Здесь мы оказались по разным причинам, кто-то воровал, кто-то за более серьёзные преступления. Ответит каждый из нас по закону, но только не перед этими тварями.

— Будешь смотреть за хатой! — предложил довольный «Арбуз». — Человек ты порядочный, это видно сразу. Только тебе сможем доверить общее дело. Я прав, арестанты?

Народ в камере одобрительно загудел.

— Спасибо вам за доверие, но я вынужден отказаться. Здесь я человек случайный, и скоро надеюсь, смогу вернутся домой. Поэтому выберите другого человека, здесь много честных людей.

— С этими, что делать? — спросил «Арбуз», покосившись на «Артиста» и «Змея».

— Пусть живут, как остальные, не стоит им жизнь ломать. «Кроха» — это другое дело. С ним нужно поговорить по-мужски и многое выяснить.

«Кроха» смотрел на меня как бездомная, злая собака, готовая броситься на обидчика, от безысходности, и трусливо втягивал голову в плечи.

— Я замечал, что часто тебя, «Кроха», вызывают к следователю.

— Ты прав, Миша, чуть ли не каждый день он выходит к следаку, — сказал рыжеволосый парень с веснушками на лице.

— Сам расскажешь или как?

Я с ухмылкой посмотрел на «Кроху» и подмигнул.

— Здесь сидят первоходочники, ты «Кроха» какое имеешь к этому отношение? Не по понятиям тебе сидеть в общей камере, как бывшему сидельцу, сам говорил. Скрываешь от народа тёмную историю?

«Кроха» побледнел, заскрипел зубами и отвернулся.

— На малолетке я сидел, оттуда и наколки, — ответил он, не совсем уверенным тоном.

— На малолетке? А разве малолеток не поднимают на взросляк? И не меняют общий режим на строгий?

Меня в этих вопросах просветил старый арестант, «Жигоня», вор-карманник, когда я ждал распределения в камеру. Он всю свою жизнь провёл в тюрьмах, и даже застал «сучью войну», когда сидел на Соловках. Он также сказал, что в камерах полно кумовок (стукачей), которые работают на оперчасть, за чай и сигареты. В основном это «строгачи», те, кто сидел раньше и сейчас за какие-то грехи боятся выходить в зону. Вот менты их и держат в СИЗО, и за это они стучат, пояснял «Жигоня», и убеждал держаться от них подальше и не лезть на рожон. «Кроха» был одним из таких, позже он во всём признался, и отправился в семью к обиженным. Таким там только и место. На следующий день меня перевели в другую камеру, и через много лет я узнал о том, что «Кроха» и «Артист», намеревались ночью меня порезать. И только случайность спасла от роковой гибели.

Суд, как театральная комедия, имел все шансы занять своё место среди произведений классики. Фарс, не иначе. И счастливый конец обеспечен, и зрители просят актёров на бис. «Ревизор» Н.В. Гоголя, «Мастера и Маргарита» М.Ю. Булгакова, и так далее. Примеров множество. Жаль только, что этот спектакль так и не нашёл своего отражения на театральной сцене. Или хотя бы с броским заголовком на первых полосах газет. Фемида осталась равнодушной к моим доводам и фактам, но обо всё по порядку.

Здесь чувствовалась твёрдая, мозолистая рука, с внушительной пачкой долларов Михайлова. Судья, молодой человек лет тридцати, в очках, напоминавший больше «ботана», чем преданного делу служителя Фемиды, благодушно смотрел на меня сквозь толстые стёкла очков и дружелюбно улыбался. Поначалу он мне даже понравился, и я по наивности своей посчитал, что получу условный срок и из зала суда выйду на свободу. Святая простота. За мальчишеской, почти детской и наивной улыбкой судьи, скрывался крупный взяточник, в судебной, чёрной мантии. За стеклом, куда меня поместили, «аквариум», как окрестили это место подследственные, было тесно и жарко. Хотелось пить, желательно водки. Но кто даст? Спасибо хоть наручники сняли и чуть приоткрыли дверь. Свежий воздух лениво и с неохотой просачивался в «аквариум». За окном стоял жаркий сентябрь, и высокие тополя от порывов ветра раскачивались в разные стороны и приветливо махали могучими ветвями. Я смотрел в окно и с волнением ждал, когда уже этот самый «ботаник» пригласит в зал заседаний свидетелей.

Судья долго листал два тома дела, и кривился, как будто перед этим съел огромный лимон. Когда наконец-то он разрешил открыть двери, и впустил людей, я сразу увидел Марию и маму. Мария была одета в мою джинсовую курточку, и коротенькую юбку. Вытирая слёзы, она с миловидной улыбкой на лице часто моргала. Закашлявшись, махнула руками несколько раз, как будто в помещении было тяжело дышать от табачного дыма, и в голубых глазах засияла маленькая искорка надежды. Мама как никогда была строгой и серьёзной. Один раз глянула на меня, и удручённо покачала головой. Мой адвокат подошёл ко мне, и шёпотом сказал: вопрос решён, четыре года колонии усиленного режима. Соглашайся, иначе хуже будет.