Виктория Джеймс - Золотая клетка [litres]

Милмур начал менять Люка как внешне, так и внутренне. Недаром, когда он выполнил свое первое задание, Рени произнесла такие слова: «Милмур меняет людей. Но только от них зависит, в какую сторону». Знала ведь, что говорила.

– Порядок! – сообщила Рени, подтягиваясь.

Люк затащил ее на крышу. Рени на мгновение присела, вытирая ладошкой лицо:

– Давай на базу. Хочу узнать у Джексона, с какого перепугу мы раскрашиваем наш распрекрасный Милмур.

Она сняла с себя обвязку, и они пошли обратно. По узкой решетчатой дорожке, по пожарной лестнице, по пахнущей сыростью служебной лестнице и дальше – на улицу.

Редкие фонари светили тускло, но Рени знала их все наперечет. За какой бы угол они ни завернули, они всегда оказывались на темной стороне улицы. Рени без перерыва отпускала саркастические замечания, как самый обиженный в мире гид, который никогда не получал приличных чаевых: «Здесь угол можно срезать, там камеры понатыканы…»

Но Люка интересовали не достопримечательности Милмура.

– Откуда тебе все это известно? – спросил он. – Сколько лет ты здесь уже живешь? Детей моложе десяти лет не отправляют на отработку, но и после десяти только в сопровождении родителей. Тебя тоже должны были привезти сюда родители, но ты никогда о них не говоришь.

Не успел Люк договорить, как ужасная мысль пришла ему в голову и сразила наповал.

Что, если родители Рени умерли, погибли в результате несчастного случая?

Но все оказалось значительно страшнее.

Рени вдруг перестала жевать жвачку, а когда повернулась, Люк увидел зловеще-свирепое лицо. Хорошо, что уже стемнело и в подробностях было не разглядеть.

– Вся эта фигня меня не касается, – сказала она, горбя плечи и засовывая руки глубоко в карманы. – Эти правила существуют только для таких, как ты. Но не для таких, как я.

Мои родители были нормальными людьми и старались делать все для нас, детей, чтобы мы были счастливыми. Маме было столько же лет, сколько тебе сейчас, когда она родила первенца. Отец не мог похвастаться образованием, но они любили друг друга, меня и моих братьев. Отец обеспечивал нас всем, что мог добыть. Но его занятия полиция не одобряла.

В доме появлялись вещи, хорошие – все, что он мог украсть. Мама запрещала нам их трогать, чтобы мы их не разбили и не сломали, потому что тогда их было бы не продать. Мы часто переезжали, чтобы отец – так я думаю – не примелькался на одном месте. Мне было лет шесть, когда нас всех арестовали.

Рени отвернулась и уставилась куда-то в темноту, словно там, в густой тени, видела всю свою семью.

– Что с ними случилось, я не знала, пока Асиф не помог заглянуть в мое дело, когда мы играли в одну игру. Отца отправили на пожизненное, а нас разбросали по разным городам. Я попала в Милмур. Жила в бараке еще с несколькими «у-уму-у». Это дети, – пояснила Рени, заметив недоумение на лице Люка. – Несопровождаемые, не достигшие шестнадцати лет. Славно звучит, согласись. Но мне не понравилось, и два года назад я сбежала. Теперь сама себе голова, и меня ни разу не поймали. Оригинально, да? Прячусь в старой части города: она заброшена и туда никто не ходит. Но нужно добывать себе еду, вещи и всякое такое, поэтому я избавилась от своего ID-чипа, чтобы не выследили. Отличная работа.

Рени задрала рукав, и Люк содрогнулся, увидев чудовищный шрам. Казалось, Рени ножом выковыряла чип из своего тела.

– Инфекцию занесла, – продолжала Рени, – чуть дуба не врезала. Но по крайней мере, умерла бы свободной. В больнице не хотела светиться, чтобы не поймали. Доктор Джексон меня нашел.

Люк потрясенно молчал. Им всегда говорили, что в городах рабов нет беспризорных детей, что пожизненное получают только за тяжкие преступления, как убийство и изнасилование. Неужели не существует приемных семей для таких детей, как Рени?

– Понятное дело, есть приемные семьи, но только для послушных детей, – с горечью сказала Рени, словно прочитав его мысли. – Таких, как ты, например, если вдруг что-то случится с твоими родителями. А я… меня никто не возьмет, я неуправляемая. Тебе еще многое придется узнать.

Он и так уже многое узнал.

Люк считал, что понял, что собой представляет Милмур, и думал, что в клубе нашел способ сглаживать проявления незначительной жестокости.

Но оказалось, за незначительной жестокостью стоит куда более значительная. Просто вопиющая. Неужели взрослые не знают, что несовершеннолетние дети бродят беспризорными по городам рабов? Знают и молчат? Не хотят этого замечать?

Люк не был уверен, что Рени не сожалеет о том, что рассказала ему свою историю, потому что за весь остаток пути она не проронила ни слова. Когда они пришли в штаб, условленный на этот день, их уже там ждали Джексон и Асиф. Рени все так же молча уселась на коробки, составленные друг на друга. И отчет о сделанной работе перед Джексоном держал Люк – за что они с Рени получили в качестве одобрения «молодцы».

– Пора рассказать нам, зачем мы все это делаем, – заметил Люк. – Зачем надо было рисовать трехметровое «Да!» на стене Дурдома?

– И на «Коммуникаторе-один», – подхватил Асиф. – Он не сказал мне даже после того, как мы оттуда ушли.

– Давайте дождемся Джессику и Оза. – Джексон улыбнулся. – Они скоро подойдут. И будьте уверены, Хильда и Тильда тоже заняты делом.

Он показал в сторону картонных коробок. Во время последнего заседания клуба их не было.

Сестры-добытчицы ввалились в дверь еще с одной коробкой и тяжело рухнули на хлипкие складные стулья. Хильда запрокинула голову, глядя на потолок, пока Тильда обеими руками массировала ей шею. Вид у них был измученный. Вскоре появились Джессика с Озом. Они тяжело дышали, по лицам катился пот, словно они бежали марафон, но улыбки на лицах сияли победные.

– Сделано, док, – сообщила Джессика и со стуком поставила на полку рядом с Джексоном баллончик с краской.

– Ну, давай рассказывай, – улыбаясь, потребовал Оз. – Теперь бесконечное «Да!» красуется по всему забору автомастерской – Джесси немного увлеклась, – и мы хотим знать, зачем это тебе нужно. Суперсука попросила тебя на ней жениться и ты таким образом дал ей понять, как сильно ее любишь?

Даже Рени, выглядевшая такой подавленной, фыркнула.

– Хорошая версия. – Джексон криво усмехнулся. – Но неверная. Как и все твои версии, Асиф. Особенно об инопланетянах. Хильда, расскажешь, чем вы занимались?

Кивнув, Хильда встала, открыла одну из коробок и достала оттуда листок.

– Дамы и господа, провозглашаю Предложение канцлера! – торжественно произнесла она, держа его перед собой. – Отменить безвозмездную отработку…

Джессика ахнула. Даже вечно нервный Асиф замер.

На прикол это не было похоже.

– Разумеется, право голосования за это Предложение имеют только члены парламента, – начал объяснять Джексон. – И, за исключением малой горстки, все они проголосуют против. Но боюсь, они даже не подозревают, как много значат уже сами дебаты по этому Предложению. Чтобы отменить безвозмездную отработку – положить конец несвободе, оскорблениям, тяжелому труду, – нужно только, чтобы несколько сот Равных произнесли одно короткое слово «Да!». «Да!» должно прозвучать после третьих дебатов – весной в Восточном крыле Кайнестона. И все – рабскому труду конец.