Кристель Дабо - Память Вавилона [litres]

Прозвучал вечерний гонг, и Элизабет, как отпущенная пружина, тотчас вскочила на ноги.

– Я должна бежать в Секретариум Мемориала. Меня ждет Лорд Генри, а для него главное в жизни – пунктуальность.

– А я скоро его увижу? Ведь я теперь новый член групп чтения и хотела бы представиться ему по всей форме, как положено.

Офелия лукавила: ей нужен был любой предлог, чтобы проникнуть в Секретариум. Но Элизабет медленно покачала головой.

– Представиться роботу? Можешь мне поверить, в нем нет ровно ничего интересного, и ему глубоко плевать, кто на него работает. Я, конечно, очень уважаю Лорда Генри, но он – попросту автомат, состоящий из расчетов, аналитических выкладок и стали. Хотя нужно признать, что он гениально усовершенствовал каталог Мемориала. Мы живем в лучшем из миров! – внезапно воскликнула она, став навытяжку. – Так будем же готовы улучшать его еще и еще, курсант Евлалия!

Элизабет торопливо пожала Офелии руку и скрылась, не ожидая ответа. И хорошо, что так: возможно, ей не очень-то понравилось бы мнение новой студентки об этом «лучшем из миров».

Только теперь, оставшись на лестнице в одиночестве, Офелия в полной мере осознала все значение своей победы. Она стала курсанткой-виртуозом!

Выйдя из главного корпуса, девушка зашагала по прогулочной галерее. Серебряные крылышки, прикрепленные к сапогам, ритмично позвякивали при ходьбе. Каждый шаг вперед был шагом к Богу. Шагом к Торну.

– Браво!

Чей-то надменный голос заставил Офелию сбавить скорость и обернуться. Оказывается, она прошла мимо Октавио, не заметив его. Он стоял, прислонившись к колонне, и был почти неразличим среди лиан и теней, ложившихся на галерею в этот предзакатный час. Одни только глаза, сверкающие огнем, выдавали его присутствие.

– Спасибо, – сдержанно сказала Офелия.

Она не привыкла видеть Октавио в одиночестве. За ним всегда ходила целая свита товарищей, готовых аплодировать ему по любому поводу: таким образом они льстили через него Леди Септиме. Даже акустические камеры на галерее – и те молчали в его присутствии, тогда как любому другому студенту голос надзирателя тут же приказал бы вернуться на ковчег Поллукса.

– Ну как, перчатки тебе подошли? – спросил он.

Офелия несколько раз сжала и разжала кулаки, разминая жестковатую кожу новых перчаток, облекавших ее руки.

– Мне доставили их только сегодня. Теперь я смогу успешно продолжить учение. Я тебе очень обязана за помощь.

Девушка сознательно подчеркнула это обращение на «ты». Время учтивых «вы» уже миновало. Отныне она считала себя равной другим студентам Школы, и тот факт, что Октавио был сыном Леди Септимы, для нее ровно ничего не значил.

Октавио вышел из тени колонны и пересек галерею, направляясь к Офелии. Косые лучи заходящего солнца играли бликами на его бронзовой коже и серебряных галунах мундира. Но даже эти блики не могли сравниться с его горящими глазами.

– Очень даже обязана – больше, чем ты думаешь, курсантка Евлалия. Твой визит к профессору Вольфу оказался успешным?

Офелию точно громом поразило. Какая же она наивная дурочка! Значит, Октавио устроил эту встречу вовсе не из-за потери ее перчаток?

– Вот в чем дело! – прошептала девушка. – А я-то думала, ты мне помог из желания восстановить наше равенство.

– Но я именно так и поступил. То, что стряслось с профессором, вполне может произойти и с другими. И я счел нужным информировать тебя на сей счет.

Офелия напряглась, как перед схваткой. Этот парень с самого начала видел в ней опасную соперницу. И перед ней ясно, как никогда, встал вопрос: уж не является ли Октавио пособником Бога в еще большей степени, чем его мать?

– А что стряслось с профессором? – спросила она с наигранным удивлением. – Ты имеешь в виду тот несчастный случай?

Девушка прекрасно знала, что в травме профессора Вольфа не было ничего случайного, но назвать ее покушением значило бы подтвердить, что она покопалась в его частной жизни, а попасть в эту ловушку ей уж точно не хотелось.

Октавио впился в нее пронзительным и одновременно бесстрастным взглядом – таким же, каким он изучал лабораторные образцы.

– Расширенные зрачки, замедленность визуальных контактов, учащенное мигание, – констатировал он. – Наши глаза выдают нас куда больше, чем любые речи. А твои, курсантка Евлалия, говорят мне, что ты лжешь. Лжешь все время и всем вокруг. Даже вот такой жест, – добавил он, заметив, как Офелия нервно поправила очки, – несет массу информации о тебе. Моя мать считает тебя наивной растяпой, которая рано или поздно отступится от своих притязаний. А вот я уверен, что тебя ничто не остановит, потому что ты явилась сюда с определенной целью. Личной целью, не имеющей никакого отношения к интересам города.

Настала долгая пауза, нарушаемая лишь предвечерним гомоном птиц над галереей. На щеку Офелии села какая-то мошка, но девушка не посмела ее смахнуть.

– Почему же мне позволили остаться в «Дружной Семье», если ты считаешь меня недостойной быть ее членом?

Октавио саркастически усмехнулся.

– Да чтобы удобней было следить за тобой.

Он отвернулся и ушел; серебряные крылышки на его сапогах поймали последний луч солнца за миг до того, как оно исчезло за пышной зеленью парка. И тут же все окутала тьма, густая и влажная.

«Он ничего не знает, – убеждала себя Офелия, глядя, как силуэт Октавио исчезает в темном конце галереи. – Ему неизвестны ни мое настоящее имя, ни моя настоящая цель. У него возникли какие-то подозрения, но на самом деле он ничего не знает».

– Курсант Евлалия, будьте любезны вернуться в свое подразделение! – раздалось из акустической камеры на галерее.

И Офелия решительно пошла дальше, твердо пообещав себе, что никому не позволит омрачить ей радость победы.

Общежитие пустовало: студенты еще не вернулись из Мемориала. Учебный день там длился с шести утра до одиннадцати вечера, в две смены; сегодня предвестники Елены трудились в вечерней.

Потянув за шнур, свисавший со стены, Офелия выдвинула кровать и рухнула на нее прямо в одежде.

«Завтра… – подумала она, глядя на Мемориал, сверкавший, точно маяк, за оконной занавеской. – Завтра я буду там».

Вероятно, она незаметно уснула, потому что, открыв глаза, увидела соучеников, обступивших ее кровать. Они не зажгли свет, а стояли в темноте, безмолвные и сосредоточенные, словно на заупокойной службе.

Девушка хотела встать, но десятки рук прижали ее к постели, а чья-то ладонь накрыла рот. Они действовали неторопливо и уверенно, хотя и не причиняя боли.

– У моих кузенов есть для тебя загадка, signorina , – прошептал в темноте вкрадчивый голос Медианы. – Как ты думаешь, что случается с теми, кто получил свои крылышки?