Дэйв Хатчинсон - Осень Европы [litres]

Второй Курьер принялся цеплять на Капитана нейлоновые стропы. Затем пристегнул к ним подвеску парашюта.

– А что будешь делать ты? – спросил он.

– Встретимся, как договорились, – сказал первый Курьер. – Сперва мне нужно кое-что забрать.

– Ясно, – второй Курьер открыл один из ящиков на крыше и прикрепил несколько веревок к своему стелс-костюму. Затем подошел к Капитану и связал их подвески так, что они встали лицом к лицу всего в нескольких дюймах. Курьер ухмыльнулся.

– Как я понял, ты поганый ультраправый расист.

Корпус снова сотрясся, и со стороны Плаца поднялась стена дыма.

– У вас будет достаточно времени познакомиться поближе, – сказал первый Курьер. – Но нам пора убираться.

– Оки-доки, – сказал второй Курьер и потянул за трос, воздушные шары начали надуваться – и через несколько секунд три ящика взорвались. Он заглянул в глаза Капитану и весело улыбнулся.

– Беги, сволочь, – сказал он тихо. И вместе, неуклюже, пока их дергали вверх шары, они побежали боком к дальнему концу крыши, в то время как первый Курьер все еще крепил на себя стропы.

В самый последний момент порыв ветра поймал шары, и они взмыли в небо, и в течение нескольких секунд, прежде чем их общий вес пересилил и потянул шары вниз по медленной дуге, второй конец которой окажется в безопасном месте на другом берегу Ландвер-канала, Капитан видел Плац. Там сражались сотни человек. Еще сотни лежали на земле, уже неподвижные. И да, у Хавьера был танк. Умный мальчишка.

Та же самая камера хранения.

Руди остановился и посмотрел на номер, напечатанный на ключе, который дал ему племянник Фабио. Тридцать восемь. Он попытался вспомнить номер камеры, которую открыл, когда был на станции «Зоопарк» в последний раз, и обнаружил, что не может. Но камера точно была та же. Он знал. Совпадений больше не было: фактически он оказался в руках злонравного бога.

Скользкий ты ублюдок, Фабио…

Он привлекал к себе внимание, стоя на месте как идиот. Так что он сунул карточку в щель и открыл дверцу.

Он почти ожидал увидеть голову Лео, мумифицированную и съежившуюся, хотя все еще с удивленным выражением лица, но в ячейке был только информационный сейф Фабио – дипломат из телячьей кожи, который сожжет содержимое при первой же попытке постороннего вмешательства. Он схватил его за ручку, вытащил из камеры, захлопнул дверь и похромал по конкорсу.

С каждым шагом он ждал выстрела, или удара ножом, или ограбления, или ареста. Ничего не произошло.

Он покинул станцию, спустился по ступенькам в U-Bahn, доехал до Хауптбанхоф и там сел на поезд до Ганновера.

Двадцать часов спустя он сидел в отеле на берегу Канала, в нескольких милях от Дьепа. Он был на тысячу лет старше. Смотрел на себя в засиженное мухами зеркало в номере и думал, что это чудо, что он не поседел.

В этом году, когда кончился сезон, Лев решил покончить с собой.

Он стоял на причале и смотрел, как паром увозит последних туристов обратно в их плавучую страну, сунул руку в карман, нащупал несколько драхм, евро и долларов и понял, что не переживет зиму. Ноги вдруг стали ватными. Он присел на тумбу и смотрел на бухту, и некоторые молодые рыбаки смеялись над ним. Но те, что были постарше и знали, как быстро и окончательно может развалиться жизнь человека, хранили мрачное и уважительное молчание.

Величественный белый корабль в бухте назывался просто «Государство». Это была страна для туристов, страна туристов, отправившаяся в годовой тур по Средиземному и Эгейскому морю, прежде чем встать на зимовку в сухом доке в Киле. Это была страна людей почтенного возраста и почтенного достатка со всего мира.

В этом году огромное судно принесло ему Мирну, отправившуюся в круиз, чтобы утешиться после смерти пятого мужа. «Я так ездила и когда умер Дэнни, – рассказывала она ему. – И Джордж. И Чарли». И улыбнулась, и Лев почувствовал, как внутри все сжимается. Когда она улыбалась, то напоминала ему сову. Не мудрую сову из сказки, но хищную убийцу мышей.

Мирна. Накачанная и натренированная до степени мутации, без единой унции жира на всем теле – словно женщина, целиком сделанная из веток и клочков шерсти, оставшихся от овец на колючей проволоке заборов. Невозможно понять, сколько ей лет, но много. Она опаивала его, угощала, позволяла ее ублажать, но потом отказалась оделить какими-нибудь подарками. Подарками, которые, например, можно было бы продать, чтобы оплатить жилье.

Но, боги, как же жарко, хоть в Средиземноморье и была в разгаре зима. Эти края не годятся для русских. Слишком жарко. Слишком чуждо. У еды не тот вкус, алкоголь ужасный, хотя если выпить достаточно, то об этом можно забыть.

Он приехал сюда четыре года назад, скакал по островам, пока деньги не иссякли и он больше не мог себе позволить оплату парома. С греческого языка название острова переводилось как-то вроде «Место, где мы забыли, где мы», и оно казалось вполне подходящим. Прибытие Льва совпало с «Государством», бросившим якорь в бухте и изрыгнувшим свое население, включая Пенни. Пенни из Питсбурга, которая настолько прониклась к нему симпатией, что, когда она уехала, он смог продать все то, что она ему дарила, и снять грязную комнатушку над таверной в Старом городе и кое-как выжить до следующей порции туристов.

Следующее посещение «Государства» принесло Алису. Затем Коринну. Между ними Лев зарабатывал на жизнь преподаванием английского и русского и вычиткой путеводителей, хотя денег получал всего ничего. Он начал относиться к «Государству» с благоговением человека восемнадцатого столетия, исповедующего карго-культ.

Но, наверное, в самой глубине души он знал, что однажды все кончится. Либо те, кто владел и управлял «Государством», внезапно решат отправить его в кругосветный круиз, либо корабль врежется в айсберг и затонет, либо он просто встретится с женщиной, которая больше берет, чем дает. Так и случилось. Сейчас Мирна держит путь к новым краям, увлеченная воспоминаниями о русском любовнике, пока тот голодает, лишается жилья, а в итоге просто выйдет в порт, возьмет что-нибудь очень тяжелое и прыгнет в воду.

И почему бы, если уж он решил быть с собой честным до конца, не сделать это прямо сейчас? Зачем проходить этап неизбежной мольбы, обещаний и пресмыкательства в ногах господина Евгенидиса, владельца таверны, если результат известен заранее? Он оглядел кипящую активностью набережную и заметил на камнях маленький якорь. Спросил себя, сможет ли держаться за него столько, сколько потребуется. Спросил себя, подумает ли его кто-нибудь спасать.

Он уже поднимался, чтобы подойти к якорю, когда на него упала тень.