Сара Холланд - Узники времени и крови [litres]

То есть у меня должна быть долгая жизнь. Это слабое утешение.

– Так если я могу прожить долгую жизнь, то могу позволить себе отдать сорок лет. – Возможно, я успею заработать и вернуть эти годы, хотя бы частично.

– Никто не может позволить себе отдать сорок лет, – огрызается Вик, все еще глядя на пламя свечи.

Краем глаза я замечаю в очереди старого мужчину, с любопытством наблюдающего за нами. Мною овладевает огромное желание вернуться в стены Эверлесса.

– Это неправильно, – он поднимает карманные часы, стуча ногтем по стеклу. – Пламя уже должно было потухнуть, даже если тебе суждено прожить сотню… Может, что-то не так с моим порошком. – Он вытаскивает второй набор инструментов и, прежде чем я понимаю, что он делает, режет свой собственный палец ножом. Он даже не берет склянку, а сразу капает кровь на блюдце, посыпает порошком и зажигает свечу. Кровь вспыхивает.

Пока мы с Виком наблюдаем, я считаю: раз, два, три, четыре, пять, шесть – пламя затухает где-то на семи. Вик моргает.

– Видишь, – говорит он безразлично, – думаю, это пятнадцать лет.

Я не знаю, как на это реагировать, – Вику кажется неважным время до его смерти, мой же взгляд прикован к собственной крови, которая все еще горит. Теперь ростовщик наблюдает за мной с недоверием, поджав тонкие губы и скрестив руки на груди. Я замечаю, что несколько других людей вокруг нас замерли в ожидании.

– Я не понимаю, – тихо говорю я. Неужели он думает, что в моей крови, как в крови Герлингов, сотни лет? – Я не… я из Крофтона. Я раньше никогда не отдавала время, ни разу.

Вик строго смотрит на меня, но проходят секунды, и выражение его лица становится мягче.

– Может, что-то не так с моими инструментами, – с сомнением говорит он.

– Но вы все еще можете забрать время? – отчаянно настаиваю я. У Каро наверняка уже отняли сорок лет. – Это для моей подруги. Ей это очень нужно.

– Могу попробовать, – через секунду говорит Вик. Он изучает свои инструменты – набор ножей и иголок, от вида которых мне становится дурно, – и выбирает короткий нож, сделанный, кажется, из голубого стекла. Потом берет маленькую потускневшую жестяную кружку и протирает оба предмета тряпкой.

– Вытяни руку, – приказывает он, и я подчиняюсь, радуясь, что пришла на пустой желудок.

Вик профессионально прижимает мою кисть одной рукой, а второй делает длинный неглубокий надрез на ладони. Через несколько секунд я начинаю испытывать боль, наблюдая, как тонкой алой струйкой сочится кровь. Вик подставляет кружку, и ручеек стекает в нее. Я чувствую, как силы начинают покидать меня.

Когда она полна, Вик останавливает кровотечение, а потом отставляет чашку и аккуратно и умело перебинтовывает мне руку. Я не спешу вставать, держась второй рукой за край стола, чтобы не упасть из-за головокружения.

Мне и прежде доводилось видеть, как кровь превращают в монеты, но сейчас кажется, что этот процесс длится целую вечность. Словно в тумане я наблюдаю, как ростовщик переливает мою кровь в чашу на весах, затем ложкой добавляет точное количество какого-то порошка, темного и блестящего, как обсидиан. Едва порошок вступает в контакт с кровью, содержимое всей чашки вспыхивает белым пламенем. Меня обдает волной тепла, а в воздухе чувствуется запах меди.

После нескольких секунд пламя гаснет. Вик берет чашу и наклоняет, чтобы я могла видеть. Затуманенным взглядом я смотрю на яркую жидкость на дне. Она блестит, как масло, и светится, как ртуть, – если бы та была красно-золотой. Чистое время. Мое время.

– Теперь я превращу его в монету, – спокойно говорит Вик.

Он берет тяжелый стальной брусок со знаком Королевы, символом, украшающим все монеты в Семпере. На столе лежат формы для всех видов кровавого железа, от маленьких, легких часовых монет размером с ноготь до годовых – с ладонь.

Вик осторожно наливает немного времени в формочку, и я заворожено смотрю, как монета на моих глазах обретает форму. В блоке десять формочек, и Вик наполняет их все расплавленным временем. Дважды ему приходится остановиться, чтобы заново растопить остывающую субстанцию над пламенем.

– Вернись позже, и я возьму еще десять, – говорит он угрюмо. – Не хочу отнимать всё сразу.

Меня терзает мысль, что за каждую потраченную мной монету кто-то страдал так же, как я сейчас. Кому-то пришлось сидеть и смотреть, как жизнь покидает его вместе с кровью, чтобы превратиться в кусок железа, на который можно купить тонкую полосочку сушеного мяса, пинту пива или оплатить ночлег.

Когда все монеты застывают, Вик переворачивает брусок, немного трясет его, и только что отлитое кровавое железо с тяжелым бряцаньем падает на деревянный стол. Я протягиваю руку и беру одну монету, испытывая противоречивые чувства. Это время текло в моих венах семнадцать лет…

– Как ты? – спрашивает Вик, когда я встаю из-за стола. У меня нет времени рассиживаться в этой лавке и размышлять над несправедливостями жизни. Прямо сейчас у Каро могут отнимать годы. Она, возможно, умирает, если уже не умерла. Из-за меня она отправилась к хранилищу, и это было глупо с ее стороны. Хотя в глубине души я понимаю, что этот поступок – проявление истинной доброты. Никто так не заботился обо мне, кроме папы. Но его больше нет.

Мне нужно отнести ей это кровавое железо.

Я жду, пока Вик заворачивает монеты в ткань и передает сверток мне. Даже через ткань я все еще ощущаю их тепло.

Он кладет руку мне на плечо.

– Полегче там, – говорит он. – Ты только что отдала много времени. Можешь потерять сознание или еще что похуже, если будешь сильно напрягаться.

У меня действительно кружится голова и стены плывут перед глазами, но я должна идти.

– Все хорошо, – с трудом выговариваю я. – Со мной все будет хорошо. – Я дергаю плечом, сбрасывая его руку, и собираюсь идти, когда понимаю, что он прав: расстояние до двери кажется непреодолимым. Но мне некогда рассиживаться, набираясь сил, – надо спасать Каро.

Голова словно в тумане, я чувствую жесткий деревянный настил под собой и плавное покачивание, словно меня несет по волнам. Я протягиваю руку, чтобы дотронуться пальцами до воды, но потом надо мной склоняется чье-то размытое лицо, и пара рук тянется ко мне. Придя в себя, я вижу, что это всего лишь торговец на своей телеге доставил меня к воротам Эверлесса.

Мне никогда прежде не доводилось видеть море. У меня пока забрали десять лет, но скоро заберут еще тридцать – возможно, я так никогда его и не увижу.

Еле держась на ногах, я несусь в комнату Каро.

Когда у тебя забирают десять лет, ты чувствуешь себя как пьяный, но без приятной теплоты, разлитой по телу. Аккуратно ступая вдоль стены, чтобы не упасть, я замечаю людей, проходящих мимо, но не могу различить их лица. Они обходят меня стороной, наверно, думая, что я пьяна. В свете факелов, освещающих коридор, их тени поднимаются и, словно монстры, тянутся ко мне.