Светлана Данилова - Вверх по спирали [litres]

– Чего? – в недоумении, но не громко и не грозно спросил фараон, затем переглянулся со своим визирем, и оба дружно и звонко расхохотались от сделанного им «заманчивого» предложения.

Но Аарон нашел в себе силы, чтобы не стушеваться после первой реакции, которая недвусмысленно дала понять, как правящая верхушка относится к этой затее, и начал более кратко повторять только что сказанное на бис. Но довольно быстро поняв, что рассказ о том же самом, фараон прервал его:

– Старик, а ты действительно, что ли, думаешь, что я тебя с первого раза не услышал?

С этими словами фараон снова переглянулся со своим визирем, и Аарон с Моисеем услышали вторую партию веселого смеха относительно их просьбы.

– Если у вас все, ступайте прочь, – сказал правитель, небрежно отмахнулся от них рукой и повернулся к ним спиной, намереваясь снова сесть за стол и продолжить заниматься государственными делами, которые его волновали намного больше, нежели два безумных старика.

– Но нас к тебе послал сам Господь сынов Израилевых! – не унимался Аарон, но в этот раз ему стоило куда больше усилий не стушеваться и продолжать настаивать. – Он нам сказал, что, если ты нас не отпустишь, он поразит всех язвою и мечом!

– А еще что он вам сказал? – спросил фараон, лениво и неохотно поворачиваясь к обнаглевшим ходокам. – Кто такой мне этот ваш Господь сынов Израилевых, чтобы я его послушал? Он вам что-то говорил? Отлично! Значит, ступайте отсюда прочь и разговаривайте с ним дальше. Мне лично он ничего не говорил. Проваливайте отсюда. Не видите, заняты мы.

– Но он как раз просил нас тебе передать его просьбу. Наверное, поэтому он сам тебе ничего не говорил, – продолжал упираться Аарон, но понимал, что на следующий акт настойчивости его уже не хватит, поскольку колени и без того неимоверно тряслись от страха и перед гневом фараона, и перед гневом Господа за провал порученного задания. – И весь народ наш ждет от тебя позволения отправиться нам всем с семьями в пустыню на несколько дней и уповает на твое великодушие. Не оставь верных рабов твоих твоею милостью, справедливый правитель!

– А работать-то за вас кто будет, пока вы по пустыням ходите? Может, я вон с визирем моим на пару? – с сарказмом спросил фараон, удивляясь в душе смелости этих двух странных стариков. – Вы, может, сумасшедшие? Поэтому несете всякую чушь и ничего не боитесь? Еще и народ весь взбаламутили своими сказками, судя по всему? Ну, вот что! Хватит отвлекать всех рабов от дел их и мутить им разум своими бреднями! А теперь пошли вон оба! И радуйтесь, что я сегодня добрый и живыми вас отпускаю! А раз у народа вашего, судя по всему, есть время, чтобы слушать всю ту чушь, которую вы несете про ваши душеспасительные беседы с Господом, значит, не так много у них работы! Я это завтра же исправлю! Будьте уверены! Больше ни один еврейский раб не будет помышлять о том, чтобы заявиться ко мне с такими безумными просьбами! И пусть вас они благодарят за то, что их спины теперь вдвое сильнее будет ломить от тяжкой работы! Прочь пошли отсюда!!!

С этими словами Моисей и Аарон, уже не имея ни малейшего желания настаивать, подались было назад, но тут же подбежали слуги и с показным рвением вывели их долой с глаз немного разозлившегося фараона. Продемонстрировать чудеса с жезлом, превращающимся в змея или другие два спецэффекта, которые уже были в арсенале Моисея, даже не довелось.

Правитель в тот день был действительно в очень хорошем настроении, поэтому его последние крики на братьев были скорее продуктом артистизма, нежели реальным гневом. Но про обещание усложнить жизнь рабов-евреев фараон не забыл. Будучи все в том же добром расположении духа, он отдал приказ усложнить их условия труда. Было приказано с завтрашнего дня не давать им соломы для изготовления кирпича-сырца, но при этом выполнять к вечеру все те же установленные нормы выработки готового продукта. Евреи были вынуждены рассыпаться по окрестностям в поисках жнива, поэтому времени им явно не хватало, чтобы выполнить все нормативы. В первый же вечер все окончилось болезненной физической расправой с рабами за то, что каждый сдал в конце дня меньше кирпичей, чем было положено. При этом нарочито не скрывалась причина такого ужесточения порядков. Уже вечером все рабы знали, что беда, их настигшая, была вызвана приходом Моисея и брата его Аарона к фараону. Надсмотрщики подливали масла в огонь, как могли, говоря евреям, что, мол, праздны они, поэтому и хотели пойти в пустыню принести жертву Господу и что теперь им добавили работы, чтобы от безделья их не посещали такие бредовые фантазии.

Популярность Моисея рухнула предательски быстро. До этого он удивлялся тому, как молниеносно он себе ее обеспечил. Но сейчас он был куда более поражен тем, что популярность мгновенно стала ровно такой же, как и была, но с жирным знаком минус. И произошло это из-за первой же трудности, с которой пришлось столкнуться рабам-евреям, что Моисея огорчило куда сильнее, нежели утрата его собственного рейтинга в глазах толпы. Он вспоминал, как Господь предупреждал его, что он ожесточит сердце фараона и он не захочет так вот сразу взять и отпустить сынов Израилевых, за что Господь обрушит на Египет чудеса великие и продемонстрирует всему миру свою истинную силу. Но вот о том, что он ожесточит и сердце самих рабов-евреев, Бог Моисея не предупреждал. Также в его радужном сценарии не озвучивалось, что те, кто еще вчера восхищались братьями и верили в их успех всего лишь сутки назад, сегодня с тем же жаром начали их ненавидеть, виня их во всех своих бедах и искренне считая их своими врагами. Даже поработители-египтяне не были сейчас в глазах евреев такими чудовищами, какими неожиданно и резко стали Моисей с Аароном всего лишь за то, что они с благими намерениями сходили к фараону, а тот решил отяжелить жизнь своих рабов. Это был неожиданный и болезненный удар для братьев, который в совокупности с неудачным визитом к египетскому правителю заставил обоих засомневаться в собственных силах и в позитивном исходе еще сильнее.

Аарон страдал от того, что люди усомнились в его силах и перестали в нем видеть того, кто сможет спасти еврейский народ от рабства. Он даже успел возненавидеть их за это, негодуя на то, как быстро они из-за первой же трудности отреклись от всех благих устремлений, которые разделяли еще вчера. «Рабы, настоящие и вечные рабы! – в гневе думал Аарон про своих собратьев. – Быть вам вечно под гнетом египтян, раз вы из-за первой же неудачи отрекаетесь от тех, кого еще вчера боготворили, и не предполагаете, что ради благодати в будущем иногда приходится чем-то жертвовать в настоящем!» Более мудрый и менее амбициозный Моисей переживал совсем из-за другого. Он действительно чувствовал себя виноватым от того, что его вмешательство так пагубно сказалось на жизни рабов. Моисей был бы рад чем-то им помочь и облегчить их внезапно ухудшившуюся от его похода к фараону жизнь. Но сделать он пока что объективно ничего не мог. Сначала Моисей пытался поговорить с теми евреями, кто в первый же вечер после усложнившихся условий работы стал кидаться на него с обвинениями. Но очень быстро он понял, что, кроме дополнительной порции агрессии и ненависти к нему и к брату, это не дает никаких других результатов.