Мария Британ - Бояться нужно молча

Видео меняется. Мы в лаборатории Ларса. На столе, в прозрачных капсулах, спят младенец и мальчик постарше, связанные проводами и планшетом. По экрану бегут строчки программного кода. Ученый внимательно следит за процессом.

Он читает их.

Не успеваю я опомниться, как картинка исчезает. Теперь мы в детской. Марфа поет колыбельную и поглаживает перила кроватки. Ее плечи сжимает незнакомый мне мужчина – наверное, отец Ольви.

– Где бы мы были без Ларса, – устало шепчет женщина.

Секунда – и видео рассыпается на пиксели. Я снимаю линзы. Мне страшно смотреть на Ольви. Я чувствую кожей, как он иссякает.

– Что это было? – хрипит он.

С каждым ударом сердца, с каждым вдохом мы все ближе к правде. И я не уверена, что хочу ее знать.

– Твоя история, Ольви. Я снял ее от начала и до конца. Ты – один из первых экспериментов.

– Что вы со мной сделали?

– О, дружочек, я сделал невозможное: спас тебя от планемии.

Я замираю. Мне не нужен ни воздух, ни эта комната. Весь мир сузился до слов странного ученого.

– Как? Вы лечите от обнуления? – с трудом выговариваю я.

– Да. Но это незаконно. Я плачу штраф – десять гигов кармы за операцию. И, конечно, у меня нет достаточного количества пустых тел…

– О чем вы? – багровеет Ольви.

– Что же, хорошо. Я программирую души. Двадцать лет работал на Семерку и пятнадцать на себя. Меня выгнали из-за некоторой… ошибки. – Ученый прислоняется ладонью к шкафу. – Что в нем, по-вашему?

– Конфеты «Малибу»? – мрачно ухмыляется Ник.

– Ха-ха, смешно. Хло, гляди, какой юморист к нам пожаловал, – закатывает глаза Ларс. – Здесь флешки, на которых хранятся программные коды душ. Мысли, поступки, привычки, эмоции и увлечения – все прячется в маленьком куске железа. Но! Что нужно душе для возвращения к прежней жизни? – вскидывает брови Ларс и, не дождавшись ответа, продолжает: – Правильно. Новая оболочка. У тебя, Ольви, было слабое, болезненное тело. Утешители вживили индикатор, но организм его отторг. Еще немного – и ты бы обнулился. У младенцев это заканчивается смертью.

– Вы хотите сказать, – ужасается Ольви, – что я мертв?

– Не ты, – поправляет его Ларс. – Твое тело. Тогда я только начинал свою деятельность. Мы с Марфой отыскали новую оболочку. Мэт был старше тебя на два года. Конечно, это звучит жестоко, но мы взяли его тело. Родители – сущности – продали сына за сто гигов кармы. Твоя настоящая оболочка мертва, Ольви.

Ларс открывает шкаф, и я невольно тянусь к кулону. Полки завалены прозрачными шариками. Такими же, как мой неудавшийся подарок Нику.

Один в один.

Научите меня дышать под водой.

Оказывается, все просто. Оказывается, страх, любовь, радость – узоры слов в программном коде. Строки манипулируют нами. Мы состоим из букв и – вот дураки! – называем это романтикой.

– Где хозяин моего тела? – бледнеет Ольви. – Где?

Здесь, друг мой. В самом центре паутины. Угадай, кто паук.

– Сейчас, сейчас. – Ларс как ни в чем не бывало заглядывает в шкаф, достает флешку с надписью «пятнадцать» и прикасается к ней губами. – Малибу!

Шарик распадается на половинки.

– Что? – хмыкает Ларс, заметив наше удивление. – Это пароль такой.

– Двадцать три года Мэт спал в маленькой железке? – ахает Ник.

– Да. Хло, подай-ка планшет!

«Молодчинка» покорно роется в ящиках стола.

– Поймите вы! Я работаю над лекарством от смертельных болезней! Главное, чтобы было свободное тело…

– И как успехи? Много тел нашли? – перебивает его Ольви.

– Оболочек без душ – в глубокой коме – катастрофически мало. Но они есть!

– И сколько здоровых людей пожертвовало собой?

Сколько людей запуталось в паутине?

– Твоя ситуация уникальна. Марфа умоляла меня согласиться, а я был не против поэкспериментировать за вознаграждение, – спокойно, будто мы обсуждаем сорта конфет, отвечает Ларс.

– Вы сами-то себя слышите? – не выдерживаю я.

Глупый вопрос. Ольви всю жизнь не слышал мать, мы с Ником – друг друга. В городе номер триста двадцать люди глухи с рождения. Да и немы – тоже.

– Золотце, если ты хочешь пробудить во мне совесть, спешу тебя огорчить: она мертва. Меня интересуют лишь эксперименты. А людей я ненави-и-и-жу, – весело, нараспев произносит ученый.

Хло протягивает ему планшет.

– Благодарю, дорогая, – улыбается он. Родинка вновь превращается в сердечко. – Марфа вовремя появилась на моем пути, и я воспользовался случаем.

– Нет. – Ольви пятится, упирается в шкаф, прижимается к дверце. Понимает, что его дом здесь, на полке. – Она бы так не поступила. Точно.

– Почему? – Ученый подключает флешку к планшету. – Марфа мечтала о здоровом сыне. Нельзя винить ее в этом.

– Но какой ценой? – задыхается Ольви. Дергается, словно тело ему не по размеру. Примерил – пора отдавать.

– Ты болел, но начал выздоравливать. А потом Марфа купила зеркало. Обычное зеркало в прихожую. Паренек перепутал и продал кармопотребитель. Приступы вернулись.

Вот почему вы любили море, Марфа. Я согласна с вами: зачем смотреть в отражение, когда шторм накрывает с головой?

– Глядите-ка, – поднимает указательный палец Ларс. – Код загрузился.

На экране вспыхивают строки. Не одна, не десять – тысячи. Человеку, подарившему тело, было всего два года, а его душа разрослась в целый мир.

– Уберите, – сглатывает Ольви.

Он массирует виски и отходит в сторону. Молчит. Громко-громко. Оглушительно. А потом бьет ногой дверцу шкафа. Снова. Снова. Снова. Несколько флешек падают с полок.

– Извините за беспорядок, – морщится он, пряча руки в карманы. – Моя мать вчера умерла, Ларс. Она хотела, чтобы я вас отблагодарил. Да простят меня небеса, но я не скажу вам спасибо. Всего ужасного. Надеюсь, не свидимся, – говорит он и ныряет в полумрак коридора.

Паук отпускает Ольви. Или… Ольви отпускает паука.

– Я догоню его. – Ник устремляется следом.

– Подождите в холле! – кричу я.

Мне нужно задать последний вопрос, но Ларс меня опережает:

– Что у тебя на шее, девочка? – Он бросает планшет Хло, и та сует его в ящик стола.

– Не ваше дело. – Я прячу кулон под толстовку.

– «Не мое дело» напоминает флешку для душ. Где ты ее взяла?

– Какая разница?

Ларс внезапно начинает хохотать.

– Девочка, если бы я хотел, то уже отобрал бы ее у тебя. Спрашиваю еще раз: откуда?

– Из второго блока.

– Лет эдак пятнадцать назад? – догадывается он.

– Откуда вы знаете?

Где заканчивается ваша паутина?

– Я отличаю свои ранние работы от теперешних. Та, что у тебя, – бракованная: души могут терять память или, чего доброго, вообще не устанавливаться на тела.

– Внутри кто-то есть?

Кулон тяжелеет, леденеет и вообще уже не кажется мне таким родным. Нет, мой дом чересчур тесен для чужого мира.