Мария Британ - Бояться нужно молча

– Биомаски наденьте. – Утешитель кидает нам три запечатанных пакета.

Мы сворачиваем в диагностический центр. Здесь людно и чересчур суетно для той стороны . Хотя где, если не в третьем блоке, обитать мужественным сущностям? Тем, кто борется с демонами? В городе таких нет. В городе одни монстры.

Мужчина замирает перед палатой Марка.

– Я буду здесь. Если что – зовите.

– Зачем? – хмурюсь я.

– Этот псих подозревается в убийстве. Клянется, что ничего не помнит, но кто ему поверит.

– Договорились, – обещает Ник.

В палате царит полумрак. Сквозь задернутые занавески просачиваются робкие лучи. Ползут по потолку, играют в прятки. На кровати лежит тот, кто прошлой ночью убил троих человек. И все потому, что они были счастливы и здоровы. Потому что были частью безумной игры.

А еще – потому что стояли за утешительской надеждой не в конце очереди.

– Здравствуй, – вымучивает Ник. – Как ты?

Не отрывая взгляда от потолка, Марк передергивает плечами.

– Ты кто?

– Мы дружили в детстве. А потом как-то разошлись, – шепчет он. – Я Матвей.

– Вот как… Со мной произошло что-то странное, Матвей. А спина… Ты в курсе, что у меня со спиной?

От молочных зрачков Марка мне не по себе. Он начинает новую жизнь в старом теле. Не с белого листа. С обрывка, запятнанного чернилами. И где-то в углу нацарапаны его четыреста тридцать девять раз.

– Без понятия, – моргает Ник. – Но, думаю, тебе повезло. Тысячи людей мечтают забыть прошлое, а получается у единиц.

Мы с Ольви здесь лишние. Об этом не вопит разве что радио в соседней палате. Я теряю терпение и бросаю:

– Общайтесь. Мы будем за дверью.

Безликий Утешитель ждет нас у окна, вдали от суетливой толпы, но мы не спешим ему навстречу.

– По-твоему, из этого что-то получится? – хмыкает Ольви.

– Нет. Но Матвею нужно с ним поговорить.

– Почему ты его защищаешь? Что между вами, а?

О, между нами многое. Кровавые ножницы, Альба, пятнадцать лет ночных кошмаров. Мой фотоальбом пестрит красным.

– Ничего.

– Так я тебе и поверил. Ничего-о-о, – протягивает Ольви. – Смешно.

Ты прав. Смешно до смерти. В прямом смысле слова.

Я слежу за монотонными движениями Утешителей, перебегающих из кабинета в кабинет, но что-то цветное и маленькое заставляет меня встрепенуться.

Девчушка в синем халате. С сединой, не идущей ей. Элла. Моя дорогая Элла.

Она исчезает в процедурной. Не заметила меня, растяпа. Или не пожелала замечать.

– С… Стой здесь, Ольви, – сглатываю я и перевожу взгляд на Утешителя. Он не смотрит на нас. Есть время.

Я срываюсь с места, расталкиваю больных и людей-роботов и несусь в конец коридора. К ней. За спиной сыплются ругательства – плевать.

Я должна ее увидеть.

Возможно, в последний раз. А возможно – в последний раз седой. Все зависит от того, насколько мы команда.

Мне остается два шага до процедурной, но меня прижимают к стене.

– Вы что творите?! – рявкает безликий Утешитель. – Шевельнетесь – с вас снимут десять гигов!

– Там моя сестра!

– К ней нельзя!

– Что вы себе позволяете?! – Рядом появляется Ольви, но на него никто не обращает внимания.

– Элла! – воплю я. – ЭЛЛА!

Давай, сестренка, я близка как никогда. С кем ты разгадываешь кроссворды?

– Перестаньте! Ваша Элла не хочет ни с кем разговаривать!

– Да почему?! Почему? Я чуть не сдохла, добираясь сюда! А вы мне о каких-то правилах! – рыдаю я.

– Наверное, она боится. Вы о таком не подумали?

Предположение Утешителя действует лучше пощечины.

– Кого боится? – Я больше не рвусь в процедурную. Срастаюсь с полом. Превращаюсь в трещину на ледяном кафеле.

– Обнулить вас, дурочка, – смягчается мужчина. – Или, может, чувствует себя виноватой. Мы сообщим, если что-то изменится. Из какого вы отделения?

– Последняя стадия.

– Да что случилось? – не унимается Ольви, готовый в любой момент наброситься на Утешителя с кулаками.

Я закрываю глаза и вытираю слезы. Элла боится не меня. Элла боится своего «нечаянно». И я не смею обвинять ее в этом.

– Обещаю, я… Не побегу за ней.

– Уж надеюсь, – кивает Утешитель.

– Шейра, – зовет Ольви, но я, шатаясь, ковыляю к лифту.

– Не сейчас.

Вряд ли он слышит: шум и суета мгновенно поглощают мою жалкую просьбу.

Второй этаж, коридор, больные и люди-роботы – все краски смазываются, как на плохой картине. Мелькают кабинеты. Я не замечаю, как оказываюсь у безлюдной служебной лестницы. Пустые палаты и тишина – вот, что мне нужно.

Элла пряталась, пока я считала шаги до нашей встречи. Глупая, глупая девочка.

Я снимаю биомаску. Кулак летит в косяк двери. Меня лихорадит. Все напрасно: нас не выпустят из этой клетки. Наша команда больше напоминает клуб для душевнобольных. А впрочем, так и есть. Герои, которые не могут спасти даже самих себя.

Грудь сковывают судороги. Я прислоняюсь лбом к стене, чтобы никто не заподозрил меня в слабости, чувствуя себя раздетой и беспомощной. Без биомаски среди сущностей. Только это еще хуже.

На плечо ложится чья-то ладонь. Я вздрагиваю. Кто бы ты ни был, проваливай. Испарись.

– Мне рассказали, Шейра.

Нежный, но старый голос. Рене.

– Она… – осекается Утешительница. – Она сделала выбор.

Я проглатываю нервный смешок. Как же глупо это звучит здесь, в третьем блоке, где слово «решение» – бессмысленный набор букв.

– А почему у меня никогда не было выбора?

– Дайте ей время. Она сама вас найдет.

Да, конечно. Как нашел Ник. Вы, Рене, не учли одного: это единственное, что держит меня на плаву.

Утешительница со вздохом отстраняется. Щелкает зажигалка. Нас обволакивает сигаретный дым.

– Курите? – спрашивает Рене.

– Нет.

Я невольно оглядываюсь: устроившись на ступеньках, она смотрит куда-то мимо меня. Сейчас, облокачиваясь на перила и сжимая сигарету в руках, она больше похожа на обычную женщину. И даже форма «роботов» сидит на ней по-другому.

Мне стыдно за красные глаза и пылающие щеки. Я сажусь ступенькой выше.

– Теперь понятно, почему вас называют Утешителями.

– Почему же? – Рене поворачивается ко мне и вновь затягивается. В ней нет ни капли напряжения, а я до крови закусываю губу, чтобы не разреветься.

– Вы обожаете успокаивать истеричек.

Пожалуйста, не говорите об Элле. Ни слова, иначе все повторится. Пожалуйста…

– А вы правы, – соглашается Рене. Седые волосы окутаны дымом. – Мы не просто врачи, как называли нас тридцать пять лет назад. Мы обязаны давать надежду, какой бы призрачной она ни была.

– Надежду, – фыркаю я. – Некоторые Утешители убивают ее. Почему за это не наказывают?

– Я… я не знаю, Шейра. – Она хлопает меня по колену. – Давай на «ты». Приходи завтра на тренировку Последних. Я бы хотела, чтобы ты там была.