Галина Гончарова - Голос рода [litres]

– Вообще все. В том числе и вход в Королевский замок. Равновесная система. Пятеро герцогов, один Король…

– А Дион?

– Дион – не герцогство. Это был королевский бастард. Насколько ты знаешь историю Королей?

– Ну… были, умерли… Мам, когда меня интересовала древняя история?

– Да уж. Тебя скорее интересовали сражения и лошади. Последний Король породил бастарда и сделал его герцогом. И когда он понял, что именно натворил, когда Дион вознамерился сесть на трон… Дальше сведения разные. То ли Дион решил навести на Короля и его семью порчу через свою кровь, а потом по нему ударило, то ли как-то еще… я не знаю. Никто не знает. Может, на Маритани можно найти списки со старых книг. Или…

– В архивах Преотца?

– Если Эттан узнает…

– Я буду осторожен.

Вальера покачала головой.

Осторожен? Луис?

Ну… может быть. Жаль, что ее уже не будет. Но она приглядит за своим сыном… оттуда. Из Моря. За всеми своими детьми приглядит.

– Одним словом, Королевский замок недоступен. Род Короля пресекся.

– А что мы получили на хранение?

– Мы?

– Мама!

– Не знаю, милый. Может быть, в архивах Дома Лаис и есть что-то. Какие-то сведения. Но я не знаю.

– Мам…

Вальера смотрела на сына. И понимала, что он узнает. Обязательно узнает. Может, это и неплохо? Ее ребенку будет некогда горевать. А еще он будет подальше от Эттана с его интригами.

– Забери шкатулку, родной мой. Сейчас забери.

Луис послушно сунул коробку под короткий плащ, чем-то притянул к телу, проверил – не выпадет.

– Так лучше. Мам… я люблю тебя.

И Вальера почувствовала, как по ее щеке побежала слезинка. До сих пор она была сильной, самой сильной. И лишь сейчас…

Как же вы без меня, родные мои?

Луис осторожно стер слезинку со щеки матери – и вовремя. В дверь уже стучались.

Массимо никогда не видел Преотца. Но медальон с сапфиром на груди, тиара, летящие голубые одежды – трудно ошибиться. И старый наемник сначала склонился в поклоне, а потом и вовсе опустился на колени.

– Простите меня, Преотец, ибо грешен…

Эттан и так об этом догадывался.

Грешники – очень удобная штука. Скажи им, что отпустишь грехи, и лепи что пожелаешь. Тут главное – точный и тонкий расчет. Искупление грехов не должно быть слишком дешевым – все же это грехи, и, хе-хе, грех их обесценивать. Но грехи не должны быть и слишком дорогими. Много заломишь – и половины не получишь.

Правильно назначить цену греха – настоящее искусство, и Эттан владел им в полной мере. Хотя чем больше он слушал, тем больше ему казалось, что отпускать Массимо нечего.

Убитые прихвостни Ириона?

Да за них награждать надо, а не наказывать.

А больше никто особо и не пострадал. Разве что сводницы, ворье и прочая шушера, которой и в Тавальене девать некуда. Хоть акулам скармливай, да рыбку жалко.

Но не отпускать же такого ценного человека восвояси? Поди найди еще одного такого! Чтобы был свободен от всех обязательств, не знал, куда податься, не брезговал запачкать ручки и держал слово! Это редкость.

А редкости должны принадлежать Храму, в частности лучшим его представителям. Преотцу, к примеру.

Сии богоугодные размышления вовсе не мешали Эттану выслушивать исповедь со всем вниманием. А когда Массимо окончил перечисление грехов, тяжко вздохнуть.

– Да… большой грех на душе твоей, дитя Ардена.

Работа у жреца такая – что бы у тебя на душе ни творилось, а прихожанина выслушай, ободри и утешь. Не важно, что ты иначе думаешь, тебе не до него и у тебя свое горе. Эттан думал о Вальере, которая умирала неподалеку, а язык привычно плел словесные кружева.

– Верно, Преотец.

– Я понимаю, почему душа твоя не может найти покоя. Та кровь, которая оросила твои руки…

– Я убил их и еще раз убью! За Маришку…

Эттан вздохнул еще более тяжко, и Массимо осекся.

– Не возмездие то было, дитя Ардена, но месть. Не получил ты благословения Храма на свои дела, вот и гложет тебя черная змея. Но изгони ее из своего сердца. И отпускаю тебе грехи, но обрекаю тебя долгом службы Храму. И срок твоей службе будет три года. Потом же ты будешь чист и перед миром, и перед Арденом.

Конечно, Эттан угадал.

Глаза Массимо засветились радостью. Всего час назад у мужчины не было ничего. Ни дома, ни перспектив, ни… попросту ничего. А сейчас у него есть определенность, цель в жизни и уверенность в своей правоте. Что еще нужно для счастья?

Эттан произнес формулу отпущения грехов и величественным жестом разрешил Массимо подняться с колен.

– На какое-то время ты останешься в этом доме, дитя Ардена. Чувствуй себя дорогим гостем. Позднее мы поговорим еще раз, и я укажу тебе путь служения.

Массимо склонился в почтительном поклоне. А когда выпрямился – дверь уже успела хлопнуть. Он остался один в кабинете. Подумал, прошел к столу и налил себе немного вина. Его же просили чувствовать себя гостем?

Что ж.

Массимо понимал сейчас Эттана и сочувствовал ему. Когда умирает близкий человек, обычно несчастным родственникам ни до кого нет дела, а Преотец нашел для него время. Пусть даже по просьбе своего сына.

И отпустил ему грехи.

На это Массимо и рассчитывать не мог.

Он подождет, обязательно подождет. И – отслужит. У Преотца не будет слуги вернее Массимо…

У Преотца не будет слуги вернее Массимо.

Тут мнения и Массимо, и Эттана совпадали. И первое, что собирался поручить мужчине Эттан, – поиск убийцы. Пусть Луис этим займется, и пусть берет Массимо в подручные. Кажется, кого-то Луис уже нашел, но ниточка порвалась?

Мальчишка, что тут скажешь. Вот если бы Эттан взялся за дело, он бы точно нашел всех. И убийцу, и заказчика.

Кто все-таки решил поднять руку на Вальеру? И главное – зачем?

Не могут ведь не понимать, что Эттан за такое шкуру сдерет и по ломтику акулам скормит. Никак не могут. А все же кто-то решился.

Надо расспросить предстоящих. Может быть, кто-то из них. Или просто какое-то отребье?

Нет, это вряд ли. Ни одна трущобная крыса не кинется на кошку, ни одна не позовет к себе смерть раньше времени. Вальера не в первый раз ходила к старой ведьме, ее знали.

Сама ведьма ударила в спину?

Да, может быть и такое. Но тогда кто и что ей пообещал?

Кто из предстоящих метит на его место? Или это кто-то из оскорбленных купцов?

Предстоящий Эльнор мог быть доволен. Эттан прочно забыл о его существовании. Так прочно, что ему и в голову не пришло подозревать бывшего соперника. С глаз долой – из мыслей вон.

Ушел – и пес с ним.

Принимать близко к сердцу угрозы Эттан и не подумал. Хотя мог бы вспомнить про безвременно убитую тьерину Меланию.

Даже и не задумался. Была – и не стало.

Видимо, потому, что мотив мести за ребенка был Эттану неведом. Если бы кто-то убил его детей, он бы отомстил, безусловно. Но из чувства долга.