Галина Гончарова - Голос рода [litres]

Пусть лучше будет уверена, что ей оказывают честь. Во всяком случае, мать именно так и говорила.

Мать…

Ветвистое древо дорисовано ее рукой. И Луис видит имя «Вальера Тессани». Видит четыре веточки, имена, заключенные в квадратные рамки [29] Законные потомки рисовались на листе овальной формы. Бастарды – в квадратной рамке. Если их усыновляли, то форму могли поправить . (Прим. авт.) , поправки – изначально они были записаны как Тессани, потом мать переправила фамилию на «Даверт» и добавила: «усыновление».

Форму рамок она не поправила.

Как же ее оскорбляла эта ситуация! Как коробила!.. Она, последняя из рода Тессани, наследница Лаис по крови, вынуждена была оставаться всего лишь любовницей.

Роскошные украшения – и место на второй скамье в храме. Первая скамейка отводится только для официальных жен, не для таких откровенных грешниц. Шикарные наряды – и дамы, которые не подают руки, господа, которые не стесняются раздевать взглядом, а что? Если одному можно, то почему остальным нельзя? Свой дом, выезд… и неприятие высшего света. А она могла бы их уничтожить.

Если бы захотела.

Рецепты Луис тоже листнул, очень быстро, мельком, но ему даже от такого стало нехорошо. Яд?

Да, яд. Самый разный. От того, который убивает мгновенно, до умертвляющего медленно и мучительно. Чтобы жертва страдала не один день и даже не один месяц.

Зачем это было предкам? Лаис были королевскими палачами?

Вроде бы нет… А откуда тогда?

Надо спросить у матери, может, она знает…

Мать умирает.

Луис словно услышал эти слова в шуме ветра. Дернулся в седле, пришел в себя… Его люди остановились, словно не смея перейти некую границу.

– Боитесь… – Губы мужчины тронула горькая кривоватая улыбка. – Оставайтесь здесь.

И тронул поводья, направляясь к хижине. В ее окне призывно горел свет.

Женщина распахнула двери, еще когда он только остановился. Даже не спешился. Свет бил ей в спину, очерчивал горбатую фигуру, окутанную черным платком, лицо было в тени – как ни старался Луис рассмотреть его черты, ничего не получалось.

Ведьма.

Тень. Нечистая сила.

– Чего надо?

– Мое имя Луис Даверт. Мне нужно с тобой поговорить.

Ведьма прищурилась в темноту.

– Луис Даверт? Тьер? Сынок подонка Эттана?

– Сын Преотца Эттана, – сухо поправил Луис.

– Преподонка, – махнула рукой ведьма. – Ну заходи.

И Луис перешагнул порог.

Внутри было… ведьмисто, иначе и не скажешь. Стоял на огне здоровущий котел, метались по стенам тени от очага, висели пучки сухих трав, кореньев и еще чего-то непонятного, злобно скалила зубы летучая мышь… Луис пригляделся внимательнее.

– Чучело?

Ведьма фыркнула.

– Вам народ дурить можно, а мне нельзя?

– Кому это – нам?

– Храму. Твоему папаше. Что, неправда?

Луис вздохнул.

Правда, неправда… понятное дело, что Ардену и Мелионе приношения прихожан отродясь без надобности. Понятно, что Храм не одной молитвой жив, что Преотец весьма и весьма богат, что без дураков нет доходов… [30] Автор за мнение тьера Даверта не отвечает . (Прим. авт.)

Главное здесь и сейчас не это.

Ведьма потерла виски. Потом вздохнула, кивнула Луису на занавеску, отгораживающую часть хижины:

– Туда проходи.

Луис повиновался – и застыл в изумлении. Контраст был разителен. Аккуратная лежанка, стол, кресло – и книги. Много книг, очень много.

Женщина уселась на лежанку, кивнула Луису на кресло – и посмотрела глаза в глаза. Пристально, раздумчиво…

– Что ты здесь ищешь, Даверт?

Луис и не подумал стесняться. Он сразу перешел к делу.

– Это правда, что ты живешь уже несколько столетий?

Ведьма вздохнула еще раз, но сейчас уже тоскливо, словно услышала нечто давно надоевшее.

А потом сняла платок.

– Я похожа на столетнюю каргу?

Луис смотрел во все глаза. Под платком оказалась женщина лет тридцати, не больше. Седая, конечно, только, кажется…

– Краска, – угадала его мысли ведьма. – Мы не живем тысячелетиями, мы просто передаем и это место, и знания от матери к дочери. Или к преемнице, которую выберем.

Луис вскинул бровь.

– А почему ты мне это рассказываешь?

– Ты не в том состоянии, чтобы плести словесные кружева. Я же вижу… что случилось?

– Моя мать умирает.

Ведьма прикусила губу.

– Я от смерти не лечу…

– Никого?

– Была пара случаев, только там вылечить можно было. А у вас что?

– Ее ранили. В живот, – Луис на себе показал места ран.

И увидел, как лицо ведьмы становится холодным и замкнутым.

– Прости.

– Ты… не поможешь?

– Не смогу. Нечем. Мы ведь не меняем законов мироздания, просто знаем их чуточку лучше других. При таких ранах долго не живут. День-два, потом заражение крови – и все.

– Это нельзя остановить?

– Я не знаю как.

Луис медленно поднялся из кресла. Рука легла на эфес.

– А если ты сама сейчас…

Ведьма смотрела ему прямо в глаза. И он видел там обычный женский страх. Но и нечто другое тоже.

Вызов?

– Коли, если хочешь. Я умру, а вот ведьма останется. Я уже нашла себе преемницу.

Луис упал обратно в кресло. Злобно выругался, и кубок, поднесенный ему, осушил в два глотка, даже не чувствуя вкуса.

– Что это?

– Вино на травах. Сама делала, тебе сейчас надо.

– Вряд ли…

– Поверь мне – надо. Второго бокала я тебе не предложу, но хотя бы это… И… можешь давать матери, когда боли появятся.

Тонкая рука чуть стукнула склянкой по столу. Луис вздрогнул.

– Боли…

– Да. Скорее всего, они уже есть?

– Да.

Ведьма вздохнула.

– Прости. Арденом клянусь, могла бы – помогла.

– Лжешь…

– Тебе сейчас лгать – смерть к себе звать, – усмехнулась ведьма, – сам видишь, что не лгу. Просто тебе хочется, чтобы иначе оказалось…

Хочется…

Еще как хочется. Вечная ведьма, морская ведьма, живущая тысячу лет… А оказалось все так просто… преемницы, ученицы.

– Ирион тебя порви!

Луис вышел не оглядываясь, хлопнул дверью. И даже не догадывался, что после его ухода женщина бессильно сползет по стене.

Ведьм действительно выбирали и обучали, она не лгала Луису. И главное, чему их учили, – чувствовать людей.

Она бы солгала, она могла бы продать подкрашенную воду и запудрить разум красивыми словами и действиями.

Могла.

Но чутьем понимала – нельзя. Луис поймет, что ему лгут, и уж тогда пощады ждать не придется. А если он услышит правду, как она есть, будет хотя бы один шанс на жизнь.

Мать умирает…

Жалко мужчину. Попросту жалко.

Луис во весь опор гнал коня к дому.

Нет-на-деж-ды… Нет-на-деж-ды…

Копыта выстукивали печальный ритм по дороге, а Луис размышлял над своей неугодностью ни Ардену, ни Ириону. Ладно первый, тот и ради Преотца не явится. Но Ириону-то только шепни?